|
– Ее шепот меня напугал. Я оживленно закивала. Она достала маленький розовый блокнот – на обложке золотой фольгой было вытиснено слово «Радуйся» – и стала записывать рецепт нетоксичного средства для уборки. Я делала вид, что слушаю, и время от времени понимающе кивала. У нее были длинные, красивые руки – руки молодой женщины, которой еще далеко до тридцати. Я сложила на коленях свои, покрытые веснушками и морщинами; мне уже исполнилось сорок. Она не носила колец. Я до сих пор не рассталась с обручальным кольцом, но этим вечером решила его снять.
Казалось, презентация длилась целую вечность. Когда наконец все закончилось, я обратилась к ней:
– Здорово, мне очень понравилось. Действительно интересный доклад.
– Правда? Одна моя подруга применяет все ее советы и вообще не болеет. Хотите вина?
Она направилась к столу, по пути то и дело здороваясь со знакомыми и постоянно трогая их то за руку, то за плечо. Поцелуйчики, обнимашки. Налила вино в два стаканчика и указала мне на свободный пятачок среди шумной толпы. Наконец нам удалось устроиться в относительно спокойном месте.
– Ну слава богу. Здесь столько народу. Зря я так утеплилась. – Она оттянула ворот бордового шерстяного джемпера и сделала крошечный глоток вина. – Ой, простите, я не представилась. Меня зовут Джемма.
– А я Энн.
– Сколько вашим малышам?
Я подготовилась к подобному разговору и заранее придумала легенду. Одинокая мать с двумя девочками, старшей пять, младшей два. Рыженькая и блондинка. Футбол и балет. Я затвердила наизусть их имена.
– Сыну четыре года. Его зовут Сэм.
Слова эхом отдались внутри меня. Я необычайно ясно ощутила его присутствие; голова закружилась, будто после понюшки кокаина. Я представила, как он ждет меня дома с тобой и Вайолет, гадает, куда запропастилась мама. Сейчас бы он уже вовсю болтал, рассказывал бы мне всякие глупости. Я люблю тебя до луны и обратно, мамочка.
– У меня тоже сын. Ему завтра четыре месяца.
Она вновь пригубила вино, совсем чуть-чуть, чтобы ощутить вкус. Только сейчас я заметила – ее груди торчат, как торпеды, начиненные молоком.
– Простите, вы сказали, четыре месяца?
Вино выплеснулось на ее замшевые сапоги. Я застывшим взглядом смотрела на пустой пластиковый стаканчик.
– О боже… чем бы вытереть?.. – Она выудила из сумочки влажные салфетки, а я достала телефон и открыла календарь. Стоял ноябрь. Ты уехал в январе? Да, точно, как раз после Рождества.
– Ваш малыш родился в июле?
– Да, пятнадцатого… Принесите, пожалуйста, бумажные салфетки, эти не впитывают.
– О черт, простите. – Я подбежала к столу с угощением, схватила пачку салфеток, вернулась к ней и принялась вытирать ее сапоги. Она сбросила их и уселась на стул, повернув стопы внутрь. Я терла потемневшую замшу, рассыпаясь в извинениях. – У меня, случается, дрожат руки. – Ложь на удивление легко сошла с моих уст.
– Ничего, ничего. – Услышав о моем мнимом нездоровье, она смягчилась и положила ладонь мне на плечо, как старой знакомой. – Ради бога, не волнуйтесь. Они высохнут.
Мы обе встали. Джемма оказалась чуть не на голову выше меня, даже без каблуков, так что пришлось смотреть на нее снизу вверх.
– Значит… всего четыре месяца. Совсем еще маленький! – Как ни странно, у меня хватило сил заговорить и не сорваться. – Вы отлично выглядите.
– Спасибо. На самом деле я жутко устала. Он очень плохо спит. Жду не дождусь доклада консультанта по засыпанию. Может, вы что-нибудь подскажете? Вы приучали своего ко сну или ждали, когда накричится и сам уснет? Боюсь, этот метод не для меня. |