– Если ты хочешь о чем-то спросить…

– Мне жаль твоего сына. Сочувствую твоему горю. – Слова Джеммы застали меня врасплох. – Не могу представить, каково это – потерять Джета.

Откуда в ней сочувствие? Она ведь должна меня ненавидеть.

– Фокс не говорил, как это произошло. – Джемма задумчиво покачала в ладонях чашку с чаем. – Я знала, что у него был сын… то есть, у вас с ним был сын, он погиб в результате несчастного случая… в ДТП, верно?

Я слишком много лгала ей и не могла солгать снова, поэтому выложила всю правду. Я рассказала все, шаг за шагом. Про розовые варежки на ручке коляски. Про хруст рамы под колесами автомобиля. Про то, что Сэм умер пристегнутым. Про то, что нам не дали взглянуть на его тело. Я сообщила, что ее любимая падчерица, сестра ее малыша, толкнула коляску Сэма на проезжую часть и убила его.

Джемма неподвижно слушала, неотрывно глядя мне в глаза. Вдруг она сглотнула – так происходит, когда люди испытывают сильные эмоции или осознают нечто важное. Мне почудилось, что на ее ледяной броне пролегла тончайшая трещинка. Я наклонилась к ней и произнесла:

– Пожалуйста, скажи мне: тебе не кажется, что с Вайолет что-то не так? Тебе не приходило в голову, что ее не стоит оставлять наедине с Джетом?..

Скрип стула по плитке заставил меня вздрогнуть. Джемма положила на стол двадцатидолларовую купюру, подхватила пальто и, даже не остановившись, чтобы надеть его, вышла из кафе навстречу ноябрьскому снегопаду.

Глава 73

Удверей дома, где раньше жила целая семья, теперь стоит всего одна пара обуви. Чайник постоянно кипит. Я использую один и тот же стакан раз шесть, прежде чем помыть. Делю таблетку для посудомоечной машины пополам. На полу в коридоре – брызги чая, которые я до сих пор не вытерла, хотя все время себе напоминаю. В ящиках комода царит идеальный порядок, комнатные растения тщательно политы. В подвале скопилось сорок два рулона туалетной бумаги. Вечно забываю удалить ее из списка покупок, по которому делаю заказ через Интернет каждую не- делю.

Надеюсь, рано или поздно в доме заведется мышь. Понимаю, звучит странно, но порой так хочется услышать хруст пакета в кухонном шкафу, скрежет коготков по деревянному полу – краткое, бессловесное, заурядное общение.

Иногда по выходным я смотрю по телевизору «Формулу-1». Рев моторов и возбужденная речь комментаторов напоминают о воскресных часах перед походами в бассейн: я приносила яичницу и кофе для тебя и тост без корочки для Вайолет.

Я привыкла к одиночеству, но у меня был мужчина. Он приходил, когда Вайолет жила у тебя. Не слишком успешный литературный агент; нас познакомила Грейс. Ему нравилось заниматься со мной любовью медленно, открыв окна спальни, чтобы слышать шаги прохожих. Мне кажется, из-за ощущения, будто рядом незнакомые люди, он кончал еще быстрее.

Наверное, я не с того начала. Он был приятным и остроумным; его приход служил поводом приготовить ужин и открыть бутылку вина. Он помогал мне скорее израсходовать туалетную бумагу, да и в постели с ним было теплее. Он никогда не спрашивал о Вайолет, а я не упоминала о ней – они друг для друга не существовали. С ним я ощущала необычайную легкость. Его не возбуждали мысли о том, что у меня были дети и мое тело дало им жизнь. Ты считал материнство высшей степенью самореализации женщины, для него же вагина служила источником удовольствия, и думать о ней иначе просто тошнотворно. Он поведал мне об этом, когда я сообщила, что иду к доктору сделать мазок из шейки матки. Так и выразился – «тошнотворно».