— «Я по свету немало хаживал…»

— Заткнись! — рявкнул Кирзач.

Она ошалело на него глянула.

— Ты что?.. Хорошая ж песня, вот, душевная… И сам Марк Бернес поет…

— Убью! — прорычал Кирзач.

И она испуганно замолкла, поняв по его вдруг налившемуся кровью взгляду, что и вправду умрет — и размышляя, не промахнулась ли она, связавшись с этим мужиком, хоть и денежным. Может, кого поспокойнее следовало найти? Ну, теперь-то сделанного не переделаешь. Если она попробует его выставить, он что угодно натворить с ней может.

А Кирзачу понравился ее испуг. Он поглядывал, как она сидит, притихшая, готовая исполнить все, что он ни прикажи, и из глубины живота поднималось и разливалось нечто этакое, будто он горячей крови отведал, и он с еще большей остервенелостью рвал мясо.

Расправившись с мясом, он разлил еще по стопарю, потом сграбастал Катюшу и поволок ее на диван. Она цеплялась руками за его шею и пьяно посмеивалась. Перед тем, как рухнуть на нее, он вспомнил об окнах и закрыл их: кто знает, насколько громко она себя ведет? Катюша тем временем все с себя скинула.

Орала она и правда много, подмахивая в такую же охотку, с какой водку глотала — да еще водкой раскочегаренная. Трудно сказать, чего было больше в ее воплях: выражения истинного удовольствия или чего-то вроде пьяной истерики. Да Кирзачу-то что? Девка вся изошлась, значит, все в порядке. Да и он изошелся, пока не повалился рядом с ней, тяжело дыша.

За следующие два часа они выпили еще бутылку водки и еще поскрипели диваном, до одури. Кирзач пошел следующую бутылку открывать, тут Катюша и уснула, вырубилась напрочь. Кирзач в одиночку засосал стакан, повалился рядом с Катюшей, закурил, постарался сосредоточиться на вещах, которые как следует надо было обдумать.

Мысли в голове путались, и он решил, что ничего страшного, если вздремнет он немного. Катюшу пушками не разбудишь, готова. А спит он чутко, даже спьяну, жизнь выучила. Ему-то всего и надо, что два-три часа, чтобы немного очухаться и начать соображать…

Проснулся от неприятного холодка под боком. Пошарил рукой — Катюши рядом нет. Кирзача аж подбросило, он мигом протрезвел. Первым делом в туалет кинулся, в ванную, на кухню… Никого. Метнулся к окну. И очень вовремя. От того, что он увидел, у него челюсть отвисла.

В свете ночных фонарей, Катюша брела по улице, босиком, абсолютно нагишом, если не считать накинутого на плечи пиджака Кирзача. В этом пиджаке были паспорт на Петра Афанасьевича Сидорова, смоленчанина, перебравшегося в Чапаевск, и часть денег. Не очень большая часть, хрен с ней, паспорт — вот что главное!

А навстречу Катюше двигался ночной патруль — точно такой патруль, как в фильме, из-за которого Кирзач готовился убить Марка Бернеса.

Кирзач, не зажигая света, тихо приоткрыл одно окно, чтобы ему было слышно, как пойдет разговор.

Легавые если и обалдели, то не очень. Похоже, повадки Катюши были им знакомы.

— Ты что, Мякишина? — сказал один из них. — Опять за свое?

— Водка кончилась, — она говорила голосом сомнамбулы, абсолютно неживым голосом. — Надо еще купить.

Дальше Кирзач не слушал. Он схватил рюкзачок, в котором лежали второй паспорт и основные деньги, схватил в охапку одежду, кинулся прочь из квартиры.

Хорошо, из подъезда было два выхода, как во многих старых домах, один — на улицу, другой — во двор. Кирзач оделся уже во дворе, злобно матерясь. Надо ж было нарваться на девку, у которой от выпивки мозги набекрень сворачивают! И как это она поднялась и ускользнула так тихо, что он ничего не заметил? Теперь из Владимира надо драпать как можно скорее. Авось, менты только к утру разберутся, что за гость был у Катюши.