— Ну? — только и спросил Боэмунд фон Мейссен, когда его товарищ на мгновение умолк, захлебнувшись собственным красноречием. — Все сказал?

— Нет, не все! — взвился Лягушонок. — Не все! Боэмунд, видит бог, я всегда восхищался тобой, но сегодня я понял, что ты — бессердечное животное, да, да, животное! — со смаком проговорил он. — Как ты мог? Как может рыцарь бросить в беде девушку, которой грозит смерть, а может, и что похуже? Нет, ты ответь!

— А что, по-твоему, я должен был сделать? — начал заводиться крестоносец. — Ввязаться в неравный бой, чтобы мы все погибли?

— Я не знаю, — завопил Филибер, — но ты должен был что-то предпринять! У меня так руки и чесались раскроить череп этому надутому юнцу! Почему ты мне не позволил?

— С этого юнца, — сказал Боэмунд с неприятной улыбочкой, — я однажды сам сдеру шкуру живьем. Успокойся, брат. Сегодня был неподходящий момент, чтобы ввязываться в драку.

— Ты рассуждаешь как трус!

— А ты — как безмозглый дурак!

— Я, Филибер де Ланже, дурак? Ну и пусть! А ты — предатель, ты предал человека, который тебе доверился! Тьфу! Я плюю на тебя!

— Осторожнее, брат: это уже оскорбление, и немалое.

— Оскорбление? Ну и пусть! Считай, что я тебя вызываю. А, Боэмунд? Давай померяемся силами, прямо сейчас!

Свидетели этой сцены с недоумением переглядывались. Зная непредсказуемый нрав Боэмунда и его ловкость в обращении с оружием, мало кто сомневался, что для Филибера все может закончиться весьма плачевно, если Боэмунд примет его вызов.

— Ты хочешь со мной драться? — спросил синеглазый.

— Да, клянусь господним брюхом!

— Пожалуйста, — сказал Боэмунд, пожимая плечами, — ты сам этого хотел. — И подъехав к Филиберу, нанес ему сокрушительный удар в челюсть.

Лошадь анжуйца заржала и взвилась на дыбы. Филибер вылетел из седла и с глухим стуком рухнул на землю, раскинув руки.

— Помогите ему подняться, — велел Боэмунд и, морщась, стал растирать кулак. Челюсть у анжуйца оказалась дьявольски крепкая.

Двое воинов спешились и стали приводить бедолагу Филибера в чувство. Один из них догадался влить ему в рот немного анжуйского вина, и Лягушонок малость ожил. Он приподнялся, ощупал разбитое лицо, покривился и выплюнул красный сгусток.

— Ну на что это похоже, — запричитал он, — это же черт знает что такое! Боэмунд, если бы я не знал, что ты великий рыцарь и украшение христианского мира, я бы подумал, что ты мужлан, ей-богу! Какой же рыцарь станет драться голыми руками? Фу, какая гадость! — Филибер снова сплюнул красным и не без труда поднялся на ноги. — Пресвятая дева, у меня такое впечатление, что меня лягнула лошадь. Ох! — Он потряс головой, словно проверяя, на месте ли она. — Ей-богу, даже когда меня последний раз стукнули по башке палицей, я чувствовал себя не в пример лучше. Надо нам как-нибудь с тобой помериться силами, только не на кулаках. Но даже если ты меня убьешь, я до последнего вздоха буду повторять: ты предатель.

— Брат, уймись, — сказал Боэмунд, — не испытывай мое терпение.

— Ну, давай, бей! — проворчал Филибер. — Стукни меня еще разок покрепче! Ох, как шумит в голове, словно выпил жбан польской водки. Нет, Боэмунд фон Мейссен, я тебе говорю точно: ты — негодяй!

— Если бы я оставил дело как есть, я бы и впрямь был негодяем, — согласился фон Мейссен.

Лягушонок, поставив ногу в стремя, безуспешно пытался забраться в седло.