Мадленка зажмурила один глаз и почесала нос.

— Много, — наконец призналась она.

— Десять человек? Больше?

— Не знаю. У меня не было возможности их сосчитать.

— Не помнишь, во что они были одеты?

— В одежду, наверное, — пробурчала Мадленка, которой начали надоедать все эти глупые, на ее взгляд, вопросы.

— В какую? Может быть, на них были белые плащи?

Белые плащи с черным крестом и белые туники поверх доспехов были своеобразной униформой Тевтонского ордена.

— Почему обязательно белые? — сухо спросила Мадленка, отлично поняв, куда ветер дует. — Могли быть любые, я думаю.

К ней подступались и так и сяк, заставляя признать, что нападавшие все же могли оказаться крестоносцами, но Мадленка упорно стояла на своем: она слишком мало видела, чтобы сделать такой вывод.

— И потом, — добила она своих мучителей, — если бы это были крестоносцы, а они ужасно хитрые, они бы не поленились переодеться, я думаю.

После этой реплики Флориан разрешил ей рассказывать дальше.

Мадленка объяснила, как она очнулась, нашла всех спутников убитыми, как она похоронила их и переоделась, собираясь вернуться домой. Тут ее снова прервал противный молодой священник.

— Это грех, — сказал он. — Женщина не должна носить мужскую одежду.

— Простите, отче, — пискнула Мадленка, ухмыляясь до ушей, — в другой раз я обязательно последую вашему совету и отправлюсь в путь в драном платье, у которого все оторвалось…

— В данных обстоятельствах этот грех простителен, — заметил Флориан, и физиономия не в меру прыткого инквизитора вытянулась.

Мадленка рассказала о том, как в лесу ей повстречалась медведица с медвежонком, как она обнаружила двух бродяг и что с ними произошло. Епископ Флориан взволновался чрезвычайно, заставил ее два раза повторить историю с украденным платьем и объявил, что она очень важна.

— Конечно, — вздохнула Мадленка, — ведь платье было такое красивое!

Князь Диковский улыбнулся снова, но Мадленка так и не поняла, отчего.

— Продолжай, дитя мое, — поощрил допрашиваемую епископ. — Что же было потом?

Мадленка глубоко вздохнула и, мысленно поручив себя богу, рассказала, как она наткнулась на синеглазого, как отняла у него мизерикордию и извлекла у него из бока стрелу.

— Мне показалось, она похожа на ту, которой убили Михала. — Мадленка опустила глаза. — Крестоносец лежал мертвый, а я пошла дальше. Он сказал, что на их отряд напал князь Август, ну, мне и захотелось его разыскать.

— А эти стрелы, где они теперь?

Мадленка объяснила, где их оставила. Епископ кивнул незаметному человеку, сидевшему с краю, тот поднялся и вышел.

— Там должна быть еще веревка! — крикнула Мадленка ему вслед.

Через малое время человек вернулся и объявил, что ни стрел, ни веревки в каморке, занимаемой некогда Мадленкой, не оказалось.

— Неважно, — сказал епископ. — Рассказывай дальше, дитя мое.

«Дитя», прикусив губу, повело речь о князе Августе, о самозванке, о панне Анджелике и ее ручном горностае. Но панна Анджелика заинтересовала епископа меньше всего.

— То есть ты услышала, как кто-то назвался твоим именем и плетет небылицы. Так?

Так.

Епископ откинулся на спинку кресла и посмотрел на Мадленку с видом глубокого неодобрения.

Ты должна была немедленно разоблачить ее.

— А кто бы поверил, что я — это я? — спросила Мадленка.