Он привык контролировать все, что происходит с ним и вокруг него. Спокойствие, сдержанность, собранность — вот его девиз.

Еще ни разу за все столетия его жизни Темному Охотнику не случалось оказаться не в своей тарелке.

Но сейчас он не представлял себе, ни где он, ни сколько сейчас времени, ни кто те женщины, чьи голоса доносятся до него из-за розовой шторки.

Щурясь от пронзительного солнечного светa, Тейлон огляделся вокруг — и обнаружил себя в ловушке между двумя окнами. Сердце его гулко бухнуло в груди. Вот попал так попал! Даже с кровати не встанешь! Единственное безопасное место в комнате — левый угол, занятый нежно-розовой прикроватной тумбочкой.

Вот черт!

Схватившись за пылающий лоб, Тейлон попытался вспомнить, как сюда попал. События вчерашнего вечера тут же предстали перед ним с ошеломляющей четкостью. Кофе с блинчиками... Даймоны...

Женщина...

Та махина на колесах, которая его сбила...

Все тело ломило, но Тейлон чувствовал, что в целом исцелен, — Сила Охотника излечила его во сне. Через несколько часов уйдет и боль, — и он будет вполне здоров.

Однако что же делать с трижды проклятым солнцем? Прикрыв глаза, Тейлон постарался вызвать облака, чтобы укрыться хотя бы от слепящего света.

При желании он может нагнать на небо такие густые тучи, что днем станет темно, как ночью. Вот только толку от этого немного.

Светлый или темный — день остается днем.

Уникальные способности, полученные вместе с обращением, давали Тейлону возможность исцелять себя и других, управлять погодой, даже превращать свет во тьму, но хозяином светлого времени суток оставался Аполлон. А этот бог — пусть формально он и удалился на покой вместе с прочими — не потерпит, чтобы по его владениям разгуливал Темный Охотник.

Стоит Аполлону увидеть Охотника на своей территории — на улице или хотя бы у окна, — и

Тейлон моментально превратится в жаркое.

Хорошо прожаренный кельт... нет, не так ему хотелось бы закончить свою биографию!

Подождав несколько секунд, пока утихнет рябь, в глазах, Тейлон хотел было встать с кровати… и замер, вдруг сообразив, что от розовой, терпко пахнущей пачулями и скипидаром простыни его ровно ничего не отделяет.

<style name="a0">Здрасьте, пожалуйста! А почему я голый?..

Раздевался ли он вчера? Если и разделся, то совершенно этого не помнил.

Неужели...

Тейлон нахмурился, припоминая. Да нет, быть не может! Будь он в силах заняться с ней сексом — нашел бы в себе силы и убраться отсюда задолго до рассвета.

— Ну, где же он? — послышался из-за розовых занавесок незнакомый женский голос.

А через секунду маленькая смуглая рука отдернула занавеску, и перед Тейлоном предстала симпатичная женщина лет тридцати восьми, в длинной черной юбке и тунике, с переброшенном через плечо толстой косой, очень похожая на его вчерашнюю знакомую.

— Саншайн, твой друг очнулся! Как его зовут?

— Не знаю, Старла. Я не спрашивала.

Тейлон не знал, что и думать.

Ни чуть не смущаясь его присутствием, женщина вошла в комнату и направилась к тумбочке — Мне кажется, вам очень подходит имя Стив, — сообщила она ему, приседая перед тумбочкой. На полу под розовой салфеткой обнаружилась стопка журналов, и незнакомка принялась в них копаться. — Есть хотите, Стив?

Ответить он не успел — она повернулась к выходу и, повысив голос, объявила:

— Здесь тоже нет.

— Он точно там! Под старыми номерами «Мира искусства».

— Да нет же, я тебе говорю!

Снова зашелестела занавеска, и в спальню с грацией феи впорхнула Саншайн. На ней было свободное платье с длинными рукавами, такого ослепительно-пурпурного цвета, что Тейлон невольно прищурился.