|
Ни он, ни его сподвижник не успели даже прочитать «Мизерере», не говоря уж о том, чтобы выхватить меч или кинжал. Ассасины кружили вокруг них обоих, кинжалы вонзались в тела и резали плоть, кровь хлестала, как вино из меха. А кинжалы все взлетали и падали, будто хлысты. Де Пейн выхватил из ножен меч. Майель, выкрикивая боевой клич тамплиеров «Босеан! Босеан!», врезался в толпу, раздавая удары налево и направо. Кони рыцарей шарахались, чуя запах свежей крови и ощущая вокруг себя всплески злобы. А граф уже падал наземь, медленно сползая по шее своего скакуна, но все так же рассекали воздух кинжалы, описывая сверкающие дуги. Двое ассасинов откололись от остальных и поспешили навстречу де Пейну. Рыцарь послал коня вперед, на эту парочку, размахивая и рубя мечом, выкрикивая слова молитв вперемежку с ругательствами и воинственными кличами. Им овладела жажда крови, захватила песнь меча, он испытывал наслаждение от боевой схватки, а вокруг него уже кишели ассасины. Покончив с графом, они были полны решимости присоединиться к своим братьям и убить ненавистного рыцаря Храма. Глаза де Пейна застлала красная пелена, порожденная яростью боя. Он вскинул коня на дыбы, по воздуху ударили копыта с острыми подковами — и ассасины сразу разбежались, скрываясь в толпе.
Телохранители графа Раймунда, придя в себя, возжаждали мщения. Они не погнались за ассасинами, а, подобно Майелю, стали рубить всякого, кто оказывался в пределах досягаемости их мечей. Словно жнецы смерти, они врезались в испуганную толпу: секли мечами, рубили секирами, дробили кости булавами. Кое-кто из случайных прохожих вступил с рыцарями в схватку, и резня стала разрастаться, подобно грозовой туче. Караульным, охранявшим ворота, и кровожадным наемникам не требовалось специального приглашения. — Зададим пир для воронов и стервятников! — завопил Майель, вклиниваясь в группу купцов и караванщиков. Де Пейн, которого покинуло безумие боя, в ужасе озирался вокруг. Слуги подняли с земли плававшие в крови тела графа Раймунда и его сподвижника и, обернув их плащами, как раз уносили прочь. А вдоль всей главной улицы, будто смерч в песках пустыни, проносились крестоносцы, не оставляя никого в живых. Лучники и арбалетчики со стены поливали бегущую толпу ливнем стрел. Отсвечивали на солнце красным клинки мечей, обагренные кровью по самую рукоять. Отсеченные конечности падали на мостовую, пропитывая кровью ее вечно покрытые густой пылью камни. Как перекати-поле, катились по улице отрубленные головы. Выбеленные стены домов густо покрылись алыми пятнами, будто с небес падали крупные капли кровавого дождя. Отчаянно кричали перепуганные до смерти детишки. В небесную синь рванулись клубы черного дыма. Кровавая вакханалия разрасталась на весь город. Люди искали спасения в жилищах и церквях. Эдмунд услышал пронзительный вопль со стороны двора перед самыми воротами города. Две девушки-сирийки тщетно пытались вырваться из цепких лап швабских наемников, отбросивших ради этого в сторону огромные двойные секиры. Швабы срывали с рыдающих девушек одежду, толкали их от одного к другому. Девушки громко кричали, одна из них показывала рукой на лежащий подле труп мужчины, залитый кровью. Эдмунд зарычал от гнева. Он попытался усмирить разыгравшегося коня, но опоздал. То ли наемникам наскучила игра, то ли они почуяли опасность, но все отошли в сторону, а один мигом подобрал секиру и умелыми ударами снес головы с плеч обеим девушкам. Остальные развернулись в сторону де Пейна. Он же резко натянул поводья и, замерев от ужаса, смотрел, как рухнули наземь два мертвых тела, как из перерезанных жил мощными струями лилась кровь, а головы в облаках густых волос свалились и покатились по камням мостовой. Не вынеся отвратительного зрелища, де Пейн повернул назад. По-прежнему держа в руке обнаженный меч, он направил коня к паперти старой, покрытой трещинами церквушки — двери ее были распахнуты, чтобы принять спасающихся горожан, — и стал верхом подниматься по ступеням, расталкивая беглецов. |
