И вдруг все
полетело в пропасть, в глубокую задницу, мой друг.
Этому предшествовала одна романтическая история, о которой я вам сейчас
не расскажу. Ну, не расскажу и все. Потом расскажу, не сейчас. Потому что
просто не хочу сейчас об этом рассказывать. Я знаю, что вам, Борька-гад,
больше всего на свете хочется слушать романтические истории и в ответ
рассказывать свои романтические истории, потому что вы у нас сейчас такой
счастливый любовник, покоритель Веры Горды, но, может, поэтому я вам сейчас
как раз ничего и не расскажу про свою романтическую историю. Нет, нет, вовсе
не поэтому. Причина более веская: мне просто хочется побыть с вами, а если я
вам расскажу эту немного страшненькую, романтическую в кавычках, историю,
мне тогда придется вас немедленно оставить. Когда я вызываю в памяти всю эту
"романтическую историю", мне потом три дня не хочется никого видеть. Ну, я
вижу, вы совсем заинтригованы, хер моржовый, вот именно моржовый, поверьте,
я знаю, о чем говорю, и больше ни о чем другом уже не хотите слышать. Ну, а
если хотите, тогда закажите еще триста и по тарелке карбонада с огурцом.
Короче говоря, я перешел дорогу одному гаду с тремя звездочками на двух
просветах и поплатился за это. Короче говоря, вместо Карибских отелей в
колониальном стиле меня закинули на остров Итуруп, в такую глухую жопу, что
выброс на берег дохлой лошади считается там событием тихоокеанского
значения. Там была станция слежения за американскими самолетами, и я должен
был по двенадцать часов в смену работать на радиоперехвате, то есть
подслушивать разговоры летчиков с наземными базами и между собой. Как вы
догадываетесь, для этого вовсе не обязательно было в течение двух лет
прочесывать оксфордские словари, читать Шекспира и современных американских
писателей. Словарь кокпита насчитывает не больше трехсот entries, включая
всю мыслимую матерщину. Созерцание катящихся на остров волн через три месяца
превращается в назойливую бредовину. Сатанеешь от сослуживцев с их спиртом и
домино, волком начинаешь выть от этой нашей пресловутой секретности...
-- Кстати, Сашка, -- прервал его в этом месте Борис. -- Вы, конечно,
понимаете, что, рассказывая все эти вещи здесь, в "Есенинке", вы со страшной
силой нарушаете эту нашу пресловутую секретность?
-- А пошла бы она подальше! -- загорелся Шереметьев. -- С этой
секретностью мы все становимся параноиками!
-- Еще чего-нибудь желаете, молодые люди? -- спросил проносящий мимо
свое пузо завзалом, которому как раз и полагалось в этом месте, весьма
близком к штаб-квартире "вооруженного отряда партии", следить за
неразглашением секретов.
-- Да нет, вы только подумайте, Адрианыч, -- возмущенно сказал ему
Шереметьев, -- присылают на днях для перевода английский каталог наших
природных ископаемых, а там половина текста замазана черной чушью. От кого
же секрет, спрашивается?
-- Я тебе чанах сейчас принесу, Сашок, надо покушать, -- и удалился. |