Василий Аксенов. Тюрьма и мир
Московская сага - 3
OCR Leo's Library, spellcheck Vadim
...Мы восходили подбором,
У бога под самым боком.
Однажды я шел Арбатом,
Бог ехал в пяти машинах...
Борис Слуцкий
Выделявшийся среди поэтов зрелой советской поры своим талантом, автор
приведенных в эпиграфе строк все-таки не достиг ясности Хлебникова, а потому
этот, как и предыдущий наш эпиграф Л.Н.Толстого, нуждается в некотором
пояснении.
Называя Сталина "богом", Борис Слуцкий, естественно, как человек,
воспитанный на идеалах коллективизма, материализма, интернационализма и
прочей коммуналки, употребляет это слово в сугубо негативном смысле. Уж,
конечно, не Бога, Творца Всего Сущего, имеет он в виду, а некое идолище,
узурпатора светлых идей революции, тиранище, надругавшееся над вдохновениями
молодых ифлийцев, установившее свой культ над поруганной народной
демократией. Потому и снабжает он своего "бога" ошеломляющим, с точки зрения
материалиста, парадоксом -- едет одновременно в пяти машинах! Перед нами
морозящая кожу картина: ночь, Арбат, размножившееся на пять машин идолище
едет в своем неизвестном направлении. Отнюдь не мчится. Кажется, не любил
быстрой езды. Как с человека нерусского, с него и взятки гладки.
В шестидесятые годы в гараже "Мосфильма" стояла одна из этих пяти
машин, может быть, самая главная, где основная часть идолища передвигалась,
его тело. Это был сделанный по заказу бронированный "паккард" с толстенными
стеклами. Даже с очень мощным мотором такую глыбу трудно было вообразить
мчащейся. Неспешное, ровное, наводящее немыслимый ужас движение. Впереди и
сзади катят еще четыре черных чудища. Все вместе -- одно целое, "бог"
коммунистов. Писатель иной раз может испытать соблазн и, сопоставив два
противоположных чувства -- страх и отвагу, сказать, что это явления одного
порядка. Страх, однако, более понятен, он ближе к биологии, к естеству, в
принципе он сродни рефлексу: отвага сложнее. Так, во всяком случае, нам
представляется к моменту начала нашего третьего тома, к концу сороковых
годов, когда страна, еще недавно показавшая чудеса отваги, была скована
ошеломляющим страхом сталинской пятимашинности.
ГЛАВА I МОСКОВСКИЕ СЛАДОСТИ
В Нагаевскую бухту входил теплоход "Феликс Дзержинский"; весьма гордая
птица морей, подлинный, можно сказать, "буревестник революции". Таких
профилей, пожалуй, не припомнит Охотское море с его невольничьими кораблями,
кургузыми посудинами вроде полуразвалившейся "Джурмы". "Феликс" появился в
здешних широтах после войны, чтобы возглавить флотилию Дальстроя. Среди
вольноотпущенников ходили на счет заграничного гиганта разные слухи.
|
