|
.. Я оказался в женском монастыре, где монахини смотрели на меня, как на таракана, попавшего в суп... - А ты настаивал? - Даже угрожал им. Мегрэ скрыл улыбку, он забавлялся. Возле моста он вошел в гараж, где можно было взять напрокат автомобиль, и попросил машину с шофером, чтобы съездить в Намюр. - Пятьдесят километров туда и пятьдесят обратно вдоль Мёзы. - Поедешь со мной? - А вы хотите?.. Ведь я вам объяснил, что вас туда не пустят. Не говоря уже о том, что теперь, когда нашли молоток... - Ладно! Займись чем-нибудь другим. Возьми и ты машину. Объезди все маленькие вокзалы на двадцать километров вокруг. Убедись в том, что речник не уехал на поезде... И машина Мегрэ тронулась в путь. Удобно раскинувшись на сиденье, комиссар с блаженством покуривал трубку; снаружи ничего не было видно, кроме огней, горевших, как звезды, по обе стороны пути. Он знал, что Мария Питере была учительницей в школе, которую содержали монахини ордена Святой Урсулы. Он знал также, что в церковной иерархии эти монахини занимают такое же место, как иезуиты, то есть образуют в некотором роде аристократию, занимающуюся преподаванием. Школу в Намюре посещали дети из высшего общества этой провинции. Поэтому и было так забавно представить себе, как Машер спорит с монахинями, требует, чтобы его впустили, а главное, еще угрожает. "Я забыл спросить его, как он их величал, - подумал Мегрэ. - Наверное, он говорил "мадам" или "сестрица". Мегрэ был высокий, тяжелый, широкоплечий, с крупными чертами лица. Однако же, когда он позвонил у входа в монастырь на маленькой провинциальной улице, где между булыжниками росла трава, сестра-привратница, открывшая ему дверь, ничуть не испугалась. - Я хотел бы поговорить с настоятельницей, - сказал он. - Она в часовне... Но как только служба кончится... И его провели в приемную, по сравнению с которой в столовой Питерсов царили беспорядок и неопрятность. Здесь вы, словно в зеркале, могли видеть в паркете свое отражение. Чувствовалось, что даже самые мелкие предметы никогда не переставлялись с места на место, что стулья уже долгие годы стояли в том же порядке, что часы на камине никогда не останавливались, не спешили, не отставали... В коридорах, выложенных роскошными плитками, слышались скользящие шаги, порой шепот. А издали доносилась нежная органная музыка. Коллеги с набережной Орфевр, конечно, удивились бы, увидя, как свободно чувствовал себя здесь Мегрэ. Когда вошла настоятельница, он скромно поклонился, назван ее так, как полагается называть монахинь ордена Снятой Урсулы: "матушка". Она ждала, спрятав руки в рукава. - Извините, что я побеспокоил вас, но я хотел бы попросить у вас разрешения посетить одну из ваших учительниц... Я знаю, что по правилам это не положено... Но поскольку дело идет о жизни или, во всяком случае, о свободе человека... - Вы тоже из полиции? - Кажется, к вам приходил инспектор? - Был какой-то господин, который сказал, что он из полиции, нашумел здесь и ушел, крича, что мы еще о нем услышим... Мегрэ извинился за него, оставаясь спокойным, вежливым. Он произнес несколько любезных фраз, и немного погодя привратнице было поручено предупредить Марию Питере, что ее хотят видеть. - Это очень достойная девушка, не правда ли, матушка? - Я могу сказать о ней только одно хорошее. |
