Если бы я встретил в эту минуту тех людей, которые мне
сообщили об этом браке, они бы мне сообщили о помолвке мадмуазель д'Амбрезак не с Сен-Лу, а с другим молодым человеком, и о женитьбе Сен-Лу не
на мадмуазель д'Амбрезак, а на другой женщине. Я бы их очень удивил, напомнив об их еще столь недавних противоположных предсказаниях. Чтобы эта
светская игра могла продолжаться и размножать ложные известия, последовательно нагромождая их в несметном количестве на каждое имя, природа
наделила этого рода игроков памятью тем более короткой, чем сильнее их легковерие.
Сен-Лу говорил мне о другом своем товарище, тоже принадлежавшем к нашей компании, с которым он особенно легко находил общий язык, потому
что в этой среде только они двое были сторонниками пересмотра дела Дрейфуса.
- О, это не то, что Сен-Лу, это фанатик, - сказал мне мой новый приятель, - он поступает даже недобросовестно. Сначала он говорил: "Надо
только подождать, там есть один человек, которого я хорошо знаю, проницательный, добрый - генерал де Буадефр; можно будет без колебаний принять
его мнение". Но, когда он узнал, что Буадефр объявил Дрейфуса виновным, Буадефр потерял всякое значение; клерикализм, предубеждения главного
штаба помешали ему судить непредвзято, хотя нет на свете, или по крайней мере не было до дела Дрейфуса, более завзятого клерикала, чем наш друг.
Тогда он нам сказал, что во всяком случае истина станет известна, потому что дело переходит теперь в руки Сосье и что этот последний, солдат-
республиканец (наш друг из ультрамонархической семьи), - железный человек и не пойдет ни на какие сделки со своей совестью. Но, когда Сосье
объявил Эстергази невиновным, он нашел для этого вердикта новые объяснения, неблагоприятные не для Дрейфуса, а для генерала Сосье. Сосье был
ослеплен милитаристским духом (и заметьте, что наш друг милитарист не в меньшей степени, чем клерикал, или по крайней мере был им, ибо теперь я
не знаю, что о нем думать). Его семья в глубоком огорчении от всех этих его идей.
- Видите ли, - сказал я, полуобернувшись к Сен-Лу, чтобы не создавать впечатления, будто я уединяюсь, и чтобы пригласить его принять
участие в разговоре, - все дело в том, что влияние, которое приписывают среде, особенно сильно в среде интеллектуальной. Допустим, вы человек
известной идеи; но идей гораздо меньше, чем людей, так что все люди одной и той же идеи одинаковы. Так как идея не содержит ничего
материального, то люди, лишь материально окружающие человека какой-нибудь идеи, ни в чем ее не изменяют.
Сен-Лу не удовольствовался этим сопоставлением. В порыве радости, еще более усиленном радостью, которую он испытывал, показывая меня во
всем блеске своем приятелям, он с необыкновенной быстротой повторял, гладя меня как лошадь, первой пришедшую к старту: "Ты - самый умный
человек, какого я знаю, да, да!" Он поправился, прибавив: "Вместе с Эльстиром. Тебя это не огорчает, не правда ли? Понимаешь, добросовестность.
Сравнение: я говорю тебе это, как сказали бы Бальзаку: вы величайший романист нашего времени, вместе со Стендалем. Избыток добросовестности,
понимаешь, - в сущности безграничное восхищение. Нет? Ты не согласен насчет Стендаля? - прибавил он с наивным доверием к моему уму, которое
выражалось в прелестном, почти детском взгляде его улыбающихся зеленых глаз. - О, я вижу, что ты моего мнения! Блок терпеть не может Стендаля, я
нахожу это идиотизмом с его стороны. Ведь все же "Пармский монастырь" нечто огромное? Я доволен, что ты разделяешь мое мнение. |