|
Что тебе больше всего нравится в "Пармском монастыре", отвечай, - говорил он с юношеской горячностью. И его грозная физическая сила придавала его вопросу нечто почти пугающее: - Моска? Фабриций? - Я робко отвечал, что в Моска есть кое-что похожее на г-на де Норпуа. Слова мои вызвали бурю смеха в юном Зигфриде-Сен-Лу. А едва только я добавил: "Но Моска гораздо умнее, он не такой педант", как услышал "браво" Робера, который исступленно хлопал в ладоши, захлебывался от смеха и восклицал: "Точка в точку! Великолепно! Ты бесподобен". Тут Сен-Лу прервал меня, потому что один из молодых военных проговорил, с улыбкой указывая ему на меня: - Дюрок, вылитый Дюрок! - Я не знал что это должно было означать, но я чувствовал, что робкое выражение его было более чем благожелательным. Когда я говорил, одобрение других казалось Сен-Лу излишним, он требовал молчания. И как дирижер останавливает музыкантов, стуча смычком по пюпитру, когда кто-нибудь зашумит, он сделал замечание нарушителю порядка: - Жиберг, надо молчать, когда другие говорят. Вы скажете это после. Продолжайте, - обратился он ко мне. Я облегченно вздохнул, так как боялся, что он заставит меня повторить все сначала. - И так как идея, - продолжал я, - не может быть причастна человеческим интересам и не могла бы воспользоваться их выгодами, то люди идеи не подвержены влиянию материальных интересов. - Ну, что, теперь вы разинули рты от удивления? - воскликнул Сен-Лу, после того как я кончил; он следил за мной с таким тревожным вниманием, как если бы я шел по канату. - Что вы хотели сказать, Жиберг? - Я сказал, что мосье мне очень напоминает майора Дюрока. Мне казалось, что я его слышу. - Да, и я часто об этом думал, - отвечал Сен-Лу, - между ними много общего, но вы увидите, что у моего друга есть тысяча качеств, которых нет у Дюрока. Как мнения брата этого приятеля Сен-Лу, ученика Schola Canto-rum, о новых музыкальных произведениях были ничуть не похожи на мнения о них его отца, матери, кузенов и товарищей по клубу, а, напротив, совершенно совпадали с мнениями прочих учеников Schola, так и образ мыслей унтер- офицера аристократа (о котором Блок составил себе самое странное представление, когда я ему о нем рассказал, так как, тронутый тем, что он его единомышленник, мой приятель воображал его, однако, по причине аристократического происхождения, а также религиозного и военного воспитания, своей полной противоположностью, наделяя его диковинными качествами туземца какой-нибудь экзотической страны) похож был на образ мыслей всех дрейфусаров вообще и Блока в частности, и на него неспособны были оказать никакого действия ни семейные традиции, ни интересы карьеры. Нечто подобное было с молодой восточной принцессой, на которой женился один родственник Сен-Лу: говорили, что она сочиняет столь же прекрасные стихи, как Виктор Гюго или Альфред де Виньи, но, несмотря на это, ей приписывали совсем не тот склад ума, какой вытекал из этих стихов, а склад ума восточной принцессы, заточенной во дворце из "Тысячи и одной ночи". Писатели, удостоившиеся получить к ней доступ, бывали немало разочарованы или, скорей, обрадованы, услышав разговор, который внушал представление не о Шехеразаде, но о существе с дарованиями Альфреда де Виньи или Виктора Гюго. |
