Я перевожу взгляд на противоположную сторону и задумчиво прикусываю губу. На первом рядом расположена семья Эриха. Впервые я вижу Феликса Ривера вживую, а не на экране телевизора. Это темноволосый мужчина, немного нескладный в плечах. Нос у него горбатый, подбородок – заросший и широкий, как и у Эриха. Жилистые, худоватые руки с особой нежностью сжимают ладони жены, и в целом по его лицу сложно сказать, что он – предводитель Нижнего Эдема, тот самый палач, который казнил десятки, сотни человек. Я с интересом изучаю его, а затем перевожу взгляд на его сына. Эрих тоже смотрит на меня. В глазах у него столько всего творится, что мне становится жутко больно. Вновь мы с ним по разные стороны баррикад. Вновь нас разделили проблемы, печали. Я потеряла брата, а на его плече покоится голова Рушь Дамекес – сестры убийцы, и ничего нас в этот момент не связывает. Абсолютно ничего. Лишь иллюзия, которая также прозрачна, как и силуэт Мэлота, стоящий перед моими глазами.

 Судья – Верховный Канцлер Эдема – стоит за трибуной и объявляет дело открытым. Люди встают, садятся, говорят о чем-то, я не понимаю. Просто смотрю на свои руки и жду выхода. Меня вызовут, и мне придется рассказать правду. Придется вспомнить все то, что случилось, и я заплачу. Перед всеми. Они увидят, какая я изнеможенная, напишут об этом в газетах, и уже завтра на меня будут смотреть иначе. Не как на предателя, а как на ту, что потеряла брата. Я не должна заплакать. Пожалуй, это единственная мысль, которая есть в моей голове.

Марко допрашивают долго. Я стараюсь не смотреть на него, но, то и дело, поднимаю взгляд, сверкнув молниями. Марко не сдает Эриха, не говорит, что он тоже был в тот день в нашем поместье. От того дышать мне становится легче, но ненависть никуда не уходит. Дамекес не признается, что пришел с целью убить моего отца. Кажется, он упоминает что-то о самообороне, и я не сдерживаюсь от смеха. Прыскаю, прикрыв пальцами рот, и криво улыбаюсь, наклонив голову. Самооборона? Чокнутый псих.

Моего отца не допрашивают. Вызывают Конрада. Бофорт кладет ладонь на библию и повторяет клятву за секретарем. Выглядит это нелепо, учитывая, что потом парень лихо и уверенно начинает лгать. Он не рассказывает ничего о том, как мы узнали, что Дамекес окажется в доме. Не рассказывает, чем мы занимались, и где мы были. Чтобы не затронуть ту часть истории, в которой говорится о женщине, пострадавшей от рук Эдварда де Веро, мы придумали легенду. Мол, мы все это время находились в доме. Хорошая легенда, ведь словам Марко Дамекеса никто не поверил. Он пытался рассказать что-то о Хельге, но суд отклонил его показания. Ни у кого даже в мыслях не возникло, что замечательная и очень дружная семья де Веро может быть связана с подобными событиями. С пожаром, который произошел тринадцать лет назад! Чушь, несуразица! Люди не поверили, Марко увели, а Конрад продолжал нагло лгать. Отличное правосудие.

- Адора де Веро, - громыхает судья и смотрит на меня блеклыми глазами. Наверно, я отключилась. Не помню, как секретарь назвала мое имя.

Я неуклюже поднимаюсь со скамьи. Со мной рядом никого не посадили. Не знаю, с какой целью. Возможно, чтобы мое мнение осталось моим мнением, и никто не смог хоть как-то на меня повлиять.

Я плетусь к трибуне на ватных ногах, пытаясь не обращать внимания на зрителей, у которых такие огромные глаза, что им не хватает только упаковок с попкорном. Хорошее кино. Зрелищное. В голове хрустят, будто чьи-то когти, вспышки камер. Я усаживаюсь на стул и вскидываю подбородок.

Читаю клятву. Выпрямляю плечи. Я смотрю перед собой, не в глаза бегающего туда-сюда обвинителя, и ровно дышу. Все будет в порядке. Я не заплачу.

- Расскажите, что произошло вчера вечером, мисс де Веро.

- Я была дома. Меня позвал Мэлот. Мы вели отца к комнате, и в коридоре появился Марко Дамекес.

- Почему вы вели отца к комнате?

- Ему было нехорошо.

- По какой причине?

- Это так важно? – Злюсь я, все-таки переведя взгляд на прокурора.