– Только не говори, что ты голосовал за Альенде! – воскликнула Росер, обнимая Фелипе и Хуану.

– Как тебе такое в голову пришло, женщина! Я голосовал за христианскую демократию, хотя не верю в достоинства ни демократии, ни христианства, просто не хотел доставлять удовольствие отцу и голосовать за его кандидата. Я монархист.

– Монархист? Господи боже мой! Разве ты не был единственным прогрессивным человеком среди троглодитов вашего клана? – пошутил Виктор.

– Грехи юности. Нам в Чили недостает короля или королевы, как в Англии, это как то более цивилизованно, – в таком же шутливом тоне ответил Фелипе, пытаясь раскурить потухшую трубку, которую всегда носил с собой, соблюдая стиль.

– Тогда что ты делаешь на улице?

– Держим руку на пульсе. Хуана голосовала в первый раз. Вот уже двадцать лет женщины имеют право голосовать, и только сейчас это право вступило в действие, чтобы они могли проголосовать за правых. Я так и не смог ей втолковать, что она принадлежит к рабочему классу.

– Я голосую, как ваш отец, мой маленький Фелипе. А тут просто поднялся всякий сброд, как говорит дон Исидро, такое уже было.

– Когда? – спросила Росер.

– Она имеет в виду правительство Педро Агирре Серды, – пояснил Фелипе.

– Благодаря Агирре Серде мы и находимся здесь, Хуана. Это он приказал перевезти беженцев из Франции на «Виннипеге». Помните? – спросил Виктор.

– Мне скоро восемьдесят, но память у меня в порядке, юноша.

Фелипе рассказал им, что его семья окопалась в доме на улице Мар дель Плата в ожидании, когда марксистские орды наводнят богатый квартал. Они распространяли слухи о терроре, которые сами же и выдумывали. Исидро дель Солар был настолько уверен в победе консерваторов, что собирался устроить праздник вместе со своими друзьями и единоверцами. Повара и прислуга все еще в доме, ждут, что в результате божественного вмешательства ход событий изменится и они смогут поднести гостям шампанское и устриц. Хуана единственная, кто захотел увидеть, что творится на улицах, но не из за политических симпатий, а из любопытства.

– Отец объявил, что перевезет семью в Буэнос Айрес, пока в эту гребаную страну не вернется здравый рассудок, но мать невозможно сдвинуть с места. Она не хочет оставлять Малыша одного на кладбище, – добавил Фелипе.

– А как Офелия? – спросила Росер, чувствуя, что Виктор не решится упоминать ее имя.

– Она вдалеке от предвыборной лихорадки. Матиаса назначили торговым атташе в Эквадоре, он карьерный дипломат, так что новое правительство не выгонит его на улицу. Офелия воспользовалась ситуацией и занимается в мастерской художника Гуаясамина . Яростный экспрессионизм, крупные мазки. Семья считает, что ее работы напоминают огородное пугало, но у меня есть несколько ее работ.

– А ее дети?

– Учатся в Соединенных Штатах. Они тоже пережили политические катаклизмы вдали от Чили.

– А ты останешься?

– На какое то время да. Хочу посмотреть, в чем состоит этот социалистический эксперимент.

– Всем сердцем желаю, чтобы он удался, – сказала Росер.

– И ты думаешь, правые и американцы это позволят? Попомни мои слова, эта страна катится в пропасть, – ответил Фелипе.

Радостные демонстрации прошли без происшествий, и на следующий день, когда перепуганные обыватели кинулись в банки, чтобы забрать деньги, купить билеты и бежать из страны до того, как сюда войдут большевики, они увидели, что улицы подметают, как во всякую обычную субботу, и нет ни одного оборванца с дубиной, угрожающего приличным людям.