Тем временем, пока Виктор считал дни до возвращения в Чили, 20 ноября 1975 года, после продолжительной болезни, умер Франко. Впервые за много лет Виктор подумал о том, чтобы вернуться в Испанию.

– Все таки Каудильо оказался смертным, – так отреагировал Марсель, у которого страна его предков не вызывала ни малейшего любопытства; он был чилиец до мозга костей.

Но Росер решила ехать с Виктором, любая разлука, какой бы короткой она ни была, тревожила ее, не стоило испытывать судьбу; могло случиться так, что они больше не увидятся. Вселенский закон природы – это энтропия , все стремится к разрушению, к рассеиванию, люди исчезают, достаточно вспомнить, сколько людей исчезло во время Отступления, чувства бледнеют, и забвение накрывает человеческие жизни, словно туман. Необходимо обладать недюжинной волей, чтобы поддерживать стабильность своей жизни.

– Так думать свойственно беженцам, – возражала Росер.

– Так думать свойственно влюбленным, – поправлял Виктор.

Похороны Франко они смотрели по телевизору, эскадрон конных улан сопровождал гроб из Мадрида в Долину Павших , толпы людей отдавали честь Каудильо, женщины стояли на коленях, всхлипывая и утирал слезы, Церковь была с помпой представлена епископатом в роскошных облачениях для торжественной мессы, политики и известные личности были в строгом трауре, кроме чилийского диктатора, который был в императорском плаще, – то был нескончаемый парад Вооруженных сил, а в воздухе висел вопрос: что будет со страной после Франко? Росер уговорила Виктора отложить на год возвращение в Испанию. За это время они издалека наблюдали за переходом к свободе с королем во главе, который не был марионеткой в руках Франко, как все думали, но решительно повел страну к демократии мирным путем, обходя препятствия, чинимые неуступчивыми правыми, отрицавшими любые перемены из опасений, что без Франко они лишатся своих привилегий. Остальная часть испанцев ратовала за скорейшие реформы, которые неизбежно должны были помочь Испании занять свое место в Европе XX века.

В ноябре следующего года Виктор и Росер Далмау ступили на родную землю впервые с тех страшных дней Отступления. Они ненадолго задержались в Мадриде, который всегда был прекрасной имперской столицей и таковым и оставался. Виктор показал Росер кварталы с разрушенными бомбежкой домами, которые уже были восстановлены, и повел ее в Университетский городок, где стены еще хранили следы от пуль. Они съездили на берег реки Эбро, в те места, где предположительно погиб Гильем, но не нашли ничего, что напоминало бы о самом кровавом сражении в войне, которая унесла столько жизней. В Барселоне они разыскали старый дом семьи Далмау в квартале Рабаль. Названия улиц поменялись, так что они не сразу сориентировались. Дом сохранился, хотя и превратился в негодную рухлядь и, похоже, еле держался. Снаружи он казался необитаемым, но, после того как они долго стучали в дверь и несколько раз позвонили в колокольчик, им открыла девушка в замызганной индийской юбке, глаза у которой были подведены углем. От нее пахло марихуаной и пачулями, и она явно с трудом понимала, что нужно этой паре незнакомцев, поскольку пребывала в другом измерении, но в конце концов она пригласила их войти. С недавних пор дом был занят молодежной коммуной, приспособившейся к культуре хиппи с некоторым опозданием, поскольку во времена Франко они были запрещены. Супруги обошли комнаты, испытывая щемящее чувство пустоты. Стены были разрисованы какой то мазней, штукатурка осыпалась, на полу лежали люди – одни дремали, другие курили, – повсюду валялся мусор, ванная и кухня заросли грязью, двери и жалюзи едва держались на полуоторванных петлях, пахло грязью, запустением и марихуаной.

– Теперь видишь, Виктор, прошлое возродить нельзя, – заметила Росер, когда они вышли на улицу.