Картина, единственная, висевшая в последнем зале галереи, произвела на него глубокое впечатление. На ней был изображен обнаженный мужчина с винтовкой в руках, в черно белых тонах на сером фоне. Виктор изучал ее несколько минут, взволнованный непонятно почему. Он подошел ближе, чтобы прочитать название: «Ополченец, 1973».

– Она не продается, – услышал он голос рядом с собой. Это была Офелия, постаревшая и поблекшая, совсем не похожая на ту, которую он помнил, и на ту, которая была известна ему по немногим фотографиям.

– Эта картина – первая из серии и означает для меня конец определенного этапа, поэтому я ее не продаю.

– Это год военного переворота в Чили, – сказал Виктор.

– Она не имеет ничего общего с Чили. В том году я не занималась живописью.

До этого момента она ни разу не взглянула на Виктора и смотрела только на картину. Повернувшись к нему, чтобы продолжить разговор, она не узнала его. С тех пор как они были вместе, прошло более сорока лет, и ей не довелось видеть его фотографии, так что за все это время она ни разу не видела, каким он стал. Виктор протянул ей руку и представился. Несколько секунд Офелия пыталась отыскать в памяти это имя, и, когда ей это удалось, она удивленно вскрикнула, и Виктор окончательно убедился в том, что она понятия не имеет, кто он такой. Груз несчастной любви, что он хранил в своем сердце, не оставил в ней никакого следа. Он пригласил ее выпить что нибудь в кафетерии и пошел за Росер. Увидев их вместе, он обратил внимание на то, что время обошлось с этими женщинами по разному. Он полагал, что Офелия, красивая, раскованная, богатая и утонченная, должна была бы лучше противостоять прожитым годам, однако она выглядела старше Росер. Ее поседевшие волосы казались опаленными, руки были неухоженные, а плечи ссутулились, на ней был длинный льняной балахон терракотового цвета, свободного покроя, чтобы скрыть лишние килограммы, на плече – огромная гватемальская сумка из разноцветной ткани, на ногах – сандалии, как у монахов францисканцев. Впрочем, она все еще была красива, голубые глаза сияли, как в двадцать лет, легкий загар на лице, покрытом морщинками, объяснялся долгим пребыванием в солнечных странах. Росер, которая никогда не была тщеславной и не привлекала внимание своей красотой, закрашивала седину и красила губы, следила за руками, осанкой и весом; она была одета в черные брюки и белую блузку, как всегда, в духе классической элегантности. Она приветливо поздоровалась с Офелией и извинилась, что не может пойти с ними, так как должна срочно бежать на репетицию оркестра. Виктор обменялся с ней испытующим взглядом, полагая, что она хочет оставить его наедине с Офелией, и почувствовал приступ паники.

В патио зала «Атенео», сидя за столиком среди современных скульптур и тропических растений, Офелия и Виктор прожили один из самых важных дней за все эти сорок лет, однако ни разу не упомянули о страсти, охватившей их много лет назад. Виктор не решался затрагивать эту тему и тем более просить запоздалых объяснений – это казалось ему унизительным. Она тоже этого не касалась, поскольку единственным мужчиной в ее жизни был Матиас Эйсагирре. В сравнении с необыкновенной любовью, которая была у нее с ним, короткое приключение с Виктором было детской забавой и забылось бы совсем, если бы не маленькая могилка на деревенском кладбище в Чили.