– Мы столько раз начинали с нуля, Росер. Давай сделаем это еще раз. Мне шестьдесят девять лет, и я хочу умереть в Чили.

В памяти звучали стихи Неруды: «Как я могу жить вдали от всего, что любил, что люблю и поныне?» Марсель согласился ехать сразу; он предложил поехать первым, разведать обстановку, и через несколько дней уже был в Сантьяго. Он позвонил родителям и рассказал, что на первый взгляд страна выглядит современной и процветающей, но не надо глубоко копать, чтобы увидеть незаживающие раны. Существует огромное неравенство. Три четверти всех богатств сосредоточено в руках двадцати семей. Средний класс выживает благодаря кредитам; бедность для многих и роскошь для нескольких, нищие деревни соседствуют с небоскребами из стекла и особняками, обнесенными стенами, во всей стране царит благополучие и безопасность для одних и безработица и репрессии для других. Экономическое чудо предыдущих лет, основанное на свободном обращении капитала и отсутствии прав человека для рабочих, лопнуло как мыльный пузырь. Он сказал, в воздухе чувствуется, что грядут перемены, люди стали меньше бояться и выступают с массовыми протестами против правительства, так что он думает, диктатура падет под собственной тяжестью; время для возвращения подходящее. Он добавил, что не успел приехать, как ему тут же предложили работать в той же корпорации меднорудной промышленности, где он работал после окончания университета, и никто не спросил его о политических убеждениях; учитывается только диплом, полученный в Соединенных Штатах, и профессиональный опыт.

– Я хочу остаться здесь, дорогие мои старики. Я – чилиец.

Это был решающий довод, поскольку они тоже, несмотря на все, что пришлось пережить, были чилийцы и ни в коем случае не хотели расставаться с сыном. Меньше чем за три месяца Далмау продали свою недвижимость и распрощались с коллегами и друзьями. Валентин Санчес полагал, что Росер может вернуться с триумфом, с высоко поднятой головой, поскольку она никогда не была в черных списках или в поле зрения службы безопасности, как ее муж. Она могла бы приехать вместе с оркестром старинной музыки в полном составе, чтобы давать бесплатные концерты в парках, церквях и лицеях. Она спросила, как профинансировать подобное мероприятие, и он ответил, что это будет подарком народа Венесуэлы народу Чили. В Венесуэле на культуру тратили много денег, и в Чили не осмелятся такое запретить; это было бы оскорблением. Так все и вышло.

Виктору возвращение далось тяжелее, чем Росер. Он оставил работу в больнице Каракаса и экономическую стабильность ради неопределенного положения в стране, где на вернувшихся из эмиграции смотрели с подозрением. Левые обвиняли их за то, что они уехали, вместо того чтобы бороться с режимом изнутри, а правые считали их марксистами и террористами, за что они и были изгнаны.

Когда он появился в больнице Сан Хуан де Диос, где проработал почти тридцать лет, то прежние коллеги встретили его с распростертыми объятиями, а медсестры даже прослезились, все они хорошо его помнили; это были те, что сумели избежать чисток начала диктатуры, когда сотни врачей с прогрессивными идеями были уволены, арестованы или убиты. Директор больницы, военный, лично его приветствовал и пригласил к себе в кабинет.

– Я знаю, вы спасли жизнь командиру Осорио. Этот поступок для человека, находившегося в ваших обстоятельствах, достоин похвалы.

– Хотите сказать, для заключенного в концентрационном лагере? Я врач и оказываю помощь тем, кто в ней нуждается, независимо от обстоятельств.