– Думаю, ты не знаешь, где в результате могли оказаться твои таблетки? – спросил Эллис.

– Хочешь, поищу?

– Да ладно, – убитым голосом ответил он. – Обойдусь.

Лампа все еще горела, и я вышла в гостиную.

Пол был почти полностью заставлен ящиками и чемоданами. Эмили, Пембертон и остальные, должно быть, укладывали вещи всю ночь.

Я нашла на низком столике рядом со шляпными картонками свой несессер. К моему облегчению, уложен он был безупречно, и пузырек с таблетками оказался под лоточком. Бедная Эмили, из-за нас она не спала по крайней мере две ночи, что моя свекровь едва ли сочла бы оправданием, если бы та допустила промах днем.

Я протянула пузырек Эллису и села на кровать рядом с ним. Он приподнялся на локте, вытряс на ладонь две таблетки и проглотил их, не запивая. Потом упал обратно на подушку.

– Спасибо, милая. Я немножко дергаюсь, – сказал он.

– Знаю. Я тоже.

– Давай попробуем поспать. Утром – настоящим утром – я закажу в номер самого большого, черт его возьми, омара в городе и гору картофельного салата. А еще икры. Тарелки могут не приносить, пусть только вилки не забудут.

Я вернулась на свою сторону кровати. Когда я заползла под одеяло, Эллис выключил лампу. Мы обнаружили, что лежим ближе, чем раньше. Он перекатился на свою сторону и обнял меня за талию.

– А знаешь, – сказал он, – может, одеяла и хватит на двоих.

Ближе к вечеру портье позвонил и сказал, что в баре внизу нас ждет Хэнк.

Мы с Эллисом не разговаривали, поскольку я предложила, чтобы он поговорил с матерью и постарался добиться для нас перемирия. В лифте мы ехали молча.

Мальчики пили «сайдкары» с бурбоном, а я заказала джин-физ. После нескольких коктейлей, за которыми мы с Эллисом по очереди рассказывали о сокрушительных итогах вечеринки, лед начал таять. Вскоре мы заканчивали друг за другом фразы и взглядами просили прощения. Мы упали в одну яму и теперь пожинали плоды одного и того же. Правда, я хотела сдаться раньше, но то была лишь тактическая разница. Мы были удручены нашим положением, а вовсе не друг другом.

Я протянула под столом ногу и легко провела ею по лодыжке Эллиса. Глаза у него посветлели, углы рта приподнялись в улыбке.

– Я все еще пытаюсь уложить в голове то, что твоя мать кричала, – сказал Хэнк. – Ты уверен, что это была твоя мать? Та самая Эдит Стоун Хайд, которую я всю жизнь знаю?

– Она самая. И она скорее ухала, – ответил Эллис. – Как перенапрягшаяся сова.

– Как сломанная деревянная дудка, – добавила я. – Слабо, но скрипуче.

– Дорого бы я дал, чтобы это увидеть, – заметил Хэнк, закуривая сигарету.

– Знал бы, – отозвался Эллис, – предложил бы тебе свои места.

– Ты правда думаешь, что у полковника был роман с твоей матерью? – спросил Хэнк, выпуская кольца дыма.

– Конечно, нет, – ответила я. – Моя горгона-свекровь это сочинила, потому что когда-то засекла, что он на нее пялится, в чем я не сомневаюсь. На нее все пялились.

– Да, но он ее защищал, – возразил Хэнк. – От своей жены.

– Может, он к ней был неравнодушен, – сказала я. – Но это все равно ничего не значит! Она вызывала у людей такие чувства.

– Но не у твоего отца, – продолжал Хэнк. – Я никогда не понимал, почему она за него вышла. Могла бы получить любого, кто ей понравится. Роскошная, с родословной, с банковским счетом размером с Монтану… Не понимаю, почему она позволила себя снять такому старому пердуну, как твой отец.