Психолог спустился с песчаной дюны; корабль высился на дне ночного моря, посреди планеты Марс, и вдруг на небосклоне взошли две белые луны, которые полетели взапуски, будто зловещие призраки прошлого. Командир так и остался стоять, глядя на небо и на сверкающую в вышине Землю.

Ночью Смит потерял рассудок. Провалился в темноту, но не потянул за собой тех, кто был с ним в связке. Хотя настойчиво дергал за все тросы, повергая людей в молчаливое смятение, издавал крики и вопли, стращал грядущими ужасами и пророчил близкую смерть. Но другие проявили твердость и вкалывали во тьме до седьмого пота. Никому не улыбалось искать тайное прибежище на дне бесконечной пропасти. Смит сорвался ночью. К утру он рухнул на дно. Ему вкололи успокоительное, он закрыл глаза, свернулся калачиком и был заперт в кубрике, приглушившем его вопли до едва различимого шепота. Опять наступила тишина, которую нарушали только порывы ветра и слаженные действия команды. Психолог распорядился выдать каждому дополнительный паек, добавив к нему шоколад, сигареты, бренди. Команда была у него под наблюдением. А сам он был под наблюдением у командира.

— Может, я не прав. Но сдается мне…

— Говорите.

— Что люди не созданы для таких дальних полетов в изоляции. Космическое пространство требует полной отдачи. А изоляция противна человеческой природе, это вид житейского безумия, совершенно отдельное пространство — так мне думается, — признался командир. — Ты смотри в оба: у меня у самого крыша едет.

— Продолжайте, — сказал психолог.

— А у тебя какие мысли? Не сломаемся мы тут?

— Будем держаться. Конечно, у людей настроение скверное. Если в ближайшие сутки они не успокоятся и если не прибудет сменный экипаж, то лучше нам вернуться на орбиту. От одной мысли, что они направляются к дому, им станет легче.

— Подумать только, такие средства псу под хвост. Даже стыдно, честное слово. В этот полет вбухали миллиард долларов. Что мы скажем в отчете сенату — что смалодушничали?

— Порой малодушие — единственный выход. До поры до времени человек может терпеть, а потом будет спасаться бегством, если только не найдет, кого бы обратить в бегство вместо себя. Поживем — увидим.

Взошло солнце. Луны-близнецы исчезли. Но на Марсе днем было ничуть не уютнее, чем ночью. Один из астронавтов выпустил всю обойму в какого-то зверя, который померещился ему за спиной. Другой прекратил работу, отговорившись нестерпимой головной болью, и ушел в кубрик. Хотя днем экипажу полагался отдых, заснуть удавалось лишь урывками — от врача то и дело требовали снотворного или дополнительных порций бренди. Ближе к ночи доктор с командиром решили обсудить положение.

— Надо отсюда сниматься, — сказал Уолтон. — Соренсон, к примеру, уже на грани. Даю ему ровно сутки. Бернард — то же самое. Жалко, черт возьми. Хорошие парни, что один, что другой. Просто отличные. Но в нашем центре на Земле марсианские условия не воссоздать. Никакие тесты не помогут продублировать то, чего не знаешь. От изоляции — шок, от одиночества — шок, да еще какой. Но попробовать все равно стоило. Лучше быть трусом, но остаться в здравом уме, чем стать буйнопомешанным. Я? А что я? Мне здесь хреново. Правильно наш парень сказал: домой хочу.

— Неужели отдавать приказ? — спросил командир.

Психолог кивнул.

— Дьявольщина. Ненавижу сдаваться без драки.

— А с кем здесь драться — с ветром, с пылью? Вот если бы прибыл сменный экипаж, мы бы еще поборолись, но, похоже…

— Капитан, сэр! — раздался чей-то крик.