Сын тоже мог раз в сезон появиться, чтобы залезть на хилую крышу и собрать ягоды с высокой вишни, но дочь. Ехать в горячем забитом автобусе, а потом лезть на гору? Зачем?.. Да, такие свершения были не под силу её тонкой и почти прозрачной организации. Если там, где должен быть живот, только место, обозначенное пупком, а тонкая шейка, того и гляди, не выдержит белокурой головки, то о каких физических подвигах может идти речь! Только явные изверги способны заставлять!

По-моему, соседи по саду подозревали, что у нас и детей-то нет…

Ну, что скрывать, нам и вдвоем там было хорошо — вдали от городского (и домашнего) шума.

Еще мы сажали (конечно, вдвоем) неподалеку от нашей горы картошку. С отвращением и брезгливостью я собирала с обгрызанных кустов колорадских жуков. Мелких — еще ничего, можно было стерпеть, но больших и жирных. А-а-а! Сними вон того жука, я не могу-у!.. Вот в кого наша дочка пошла — приходит в панический ужас при виде ползучих и летающих козявок.

Картошка выросла мелкая, но вкусная. А в следующий год ее у нас украли.

Мы пришли выкапывать, а там. пустые ямки и разбросанная ботва. Ушлые людишки избавили нас от трудов.

Маленькое отступление: один из начальников секторов, относившийся ко мне весьма пристрастно (ну может же один человек не любить другого, хотя бы за пунктик в анкете, пусть там и не написанный, или еще за что), никак не мог поверить, что «она» (то есть, я) копает в саду землю. Чтобы она! Не верю! Да она не знает, с какой стороны лопату держать! Я пообещала принести ему справку от мужа, но так и не удосужилась сделать это (когда я прощалась с коллективом, вернее, с остатками его, этот начальник пожелал мне счастья, и я видела — искренне. Возможно, я на его счет вообще ошибалась.).

Больше мы не сажали картошку. Тем более что на рынке всё подешевело, так зачем мучиться?

Но — (зато!) остались у нас воспоминания о той садовой поре. И как же ностальгически приятно их перебирать, сидя в жаркой израильской квартире. Чужой, естественно. Своей уже не будет никогда.

Народ, конечно, в те годы озлился. Постоянные перепалки и разборки в очередях, в вечно набитых автобусах (как я люблю израильские автобусы! — свободно, прохладно, никто не давит на тебя физически и морально, сидишь себе спокойненько и обозреваешь дома, цветы и пальмы в большие окна) громко ругались и мужчины и женщины — и отнюдь не цензурными словами. И трезвые, и не очень, с одинаковой страстью поносили наше несчастное, обремененное заботами о нас, грешных, правительство, но, все равно, несмотря на тяжесть и прессинг такой жизни, люди умели и хотели праздновать, и не только 7-е ноября. По любому поводу. А повод всегда найдется.

Наша семья тоже не прочь была иногда попраздновать. День рождения — само собой, а если — юбилей? Заранее волосы дыбом вставали.

Я помню два замечательных юбилея.

Юбилей моего мужа почему-то не очень меня пугал, хотя гостей ожидалось немало — все сотрудники его лаборатории, я почти ни с кем не была знакома — другой НИИ. Я знала, что он что-нибудь придумает. И не ошиблась. Одна сотрудница дала ему адрес в Москве. «Скажешь, что от меня, и скажешь, что юбилей».

Муж взял отгул и поехал. Там (в магазине) его выслушали и велели подождать. Вынесли перевязанную большую коробку и назвали сумму. Денег хватило впритык. Дома распаковали и вытаскивали: финский сервелат, красная рыба, вишня в шоколаде, сыр, всякие коробочки… Что-то по мелочи докупили, что-то «достали» — стол был превосходный! Веселились до полночи.

Юбилейные закрученные тосты, танцы, гости читают длинную (из двух листов ватмана) «мою» газету на стене с сентиментальным заголовком «Милый, дорогой, единственный», там его многочисленные подвиги красочно расписаны (кроме подвига с неким предметом моего туалета), и я радуюсь, что всем весело.