— Ну что вы такое говорите? — Фаня сердится. — Он умер здесь. А вы, Ирочка, знаете, сколько мне лет?

Тут уже мнется Ирина.

— Мне пятьдесят шесть… или пятьдесят семь… точно не помню, — говорит Фаня.

Фаня кокетка. Она часто поправляет свою панамку и сетует, что Райка опять дала ей старое платье. Притом, что на скамейку садилась очень осторожно — «платье новое, не испачкать бы». Фаня провожает взглядами всех проходящих по «нашей» аллее мужчин и обсуждает их: красивый, высокий, или — почему он такой черный? Но мужчины проходят редко, только пробегают школьники с объемистыми ранцами за спиной. Дети ее мало интересуют, как, кажется, и собственная внучка. «Лийка, дрянь, меня плохо подстригла!», — заявила как-то она и больше о внучке не вспоминала. Дочь и зятя называла только Райка и Левка.

Лева как-то был дома, когда они вернулись с гуляния, и спросил:

— Как вы ее выдерживаете?

— Да я ведь только один час, — засмеялась Ирина.

— А я уже только пять минут могу, не больше! — Лева тоже засмеялся. — Она с вечера выспится, а ночью бродит по квартире и палкой стучит. Я уж прячу эту палку, так ведь скандал!

Ирина мягко сказала Фане: — Вы вечером не спите, а то ночью сна не будет.

— Когда хочу, тогда и сплю! — заявила Фаня и отвернулась в сторону, даже слегка отодвинулась на скамейке.

Разум покидает голову по частям и уже не возвращается, думала Ирина, наблюдая за Фаней. Конечно, она своих домашних злит и ужасно раздражает. Всё это понятно. И дом престарелых маячит на горизонте — Рая уже об этом заговаривает. Вот пособия Фаниного они лишатся (о котором старуха понятия не имеет) и, наверное, это их пока удерживает. Лично она подобную Фаню выдержала бы. Даже за один час Ирина, бывает, раздражается — молча, конечно. Но Фаня сразу улавливает и спрашивает: — Вы сердитесь?

— Нет, я не сержусь, но я, правда, не давала вам этой палки.

— Ну ладно, ладно, — она гладит Ирину по руке, — не давали, так не давали.

Только я знаю, что эта палка была у вас. Ну и хорошо, а то Райка с Левкой ее всегда прячут. А я вчера к вам стучала, а вы не открыли… Ну не сердитесь, дорогая моя… Я вчера вас в телевизоре видела, вы хорошо пели, мне очень понравилось.

Ирина смотрит на часы: еще десять минут и можно двигаться к дому. А Фане совершать очередной подвиг — взбираться по лестнице. Ирина будет идти сзади, следя за каждым Фаниным шагом.

Как-то Рая сказала всердцах, косясь на Фаню, сидящую в прихожей на стульчике и разглядывающую свои уличные тапочки, словно не понимая, как их нужно надеть:

— Вот она всё недовольна нами — я плохая, и Лева такой-сякой. А я ведь росла как трава! Никакой заботы! Все её заботы были о себе, исключительно о себе! Она никогда в жизни не работала! Наряды, романы на стороне. Бедный папа! Может быть, оттого он так рано умер. А теперь она хочет участия, чтобы вокруг нее все крутились. А сама всё делает назло: разбросает свои вещи, вымажется вся за обедом и стоит как кукла — ждет, что уберут, почистят. И всё что-то требует, требует.

— Но… Фаня все-таки не совсем понимает… — сказала Ирина.

— Не знаю, что она там понимает, но от ее эгоизма и упрямства мы так устали!

Однажды Фаня несла свою обычную чушь, но вдруг умолкла и внимательно посмотрела на Ирину. Её взгляд был хитрым и слегка насмешливым, или это Ирине почудилось. Фаня отвернулась и запела. Пела она чисто и правильно, приятным голосом. Оборвав песню, Фаня сказала:

— И это всё называется жизнь.

Иногда Фаня неожиданно употребляла весьма содержательные и интересные выражения или, правда, не к месту, известные и смешные поговорки.