— Можешь меня ненавидеть, — плакала Эрика. — Да, я желала ей смерти… Это просто было невыносимо. Я уже потеряла тебя, я знаю.

Я вздохнула, обнимая её за плечи и целуя в висок.

— Глупая ты… Моя бедная глупая красавица. Что бы ты ни натворила, я не могу тебя ненавидеть.

Она, потешно шмыгая покрасневшим носиком, подняла на меня заплаканные глаза.

— Почему?

— Потому что я тебя люблю, дурочка. — Я тихонько прильнула губами к её по детски пухлому ротику — не страстно, а скорее с усталой нежностью.

Эрика, уткнувшись в моё плечо, разревелась с новой силой, а я уже в который раз пожалела, что родилась эмпатом. Тут своя-то боль с ума сводила, и вот теперь вдобавок — её чувства, как сумасшедший горький ураган, накрывали с головой. Она так и не оправилась после выхода наружу правды о нашем кровном родстве, не смирилась и все эти годы тосковала по нашим прежним отношениям.

— Глупенькая ты, глупенькая, — сказала я со вздохом. — Пойми ты, что моя любовь к тебе не пропала никуда и даже не уменьшилась ни на йоту. Ты по-прежнему — моя красавица. Это и есть самое главное — то, что чувствуешь вот тут. — Я показала себе на сердце. — Нет ничего дороже этого. А остальное… Ты уж прости, малыш, только спать со своей сестрёнкой я не могу. Ничего не поделаешь.

Горько всхлипнув, она выбежала из комнаты. Я выглянула в коридор и позвала вслед:

— Эрика! — но только замковое эхо холодным каменным отзвуком удвоило мой возглас.

Князя Огнева я нашла рядом с Алёнкой. Он уже срезал в саду охапку свежих роз, влажных от росы и бледно-розовых, и заменял ими измятые. Заметив меня, он с виноватой улыбкой сказал:

— Мадемуазель Эрика называет это романтическим вздором. Ну, что поделаешь… Я всегда был романтиком. Я считаю, что прелестная мадемуазель Алёна заслуживает самых лучших на свете цветов. Жаль только, она их не видит.

— Алёнка заслуживает всего самого прекрасного, что есть на свете, — сказала я. — Спасибо, что не позволили её закопать, князь. — И добавила с усмешкой: — Да, читать Эдгара По и правда бывает полезно. А сейчас не могли бы вы оставить нас наедине?

— Да, да, само собой разумеется, — ответил он с поклоном.

Остаток ночи я провела с Алёнкой, пытаясь отогреть своим дыханием её пальцы. Я почему-то верила, что она меня слышит, и рассказывала ей свою историю. Свечи потрескивали и оплывали, умирающие розы издавали прощальный аромат, а я заново проживала свою жизнь с самого начала.

Когда в витражные окна зала заглянули первые рассветные лучи, я поднялась. Оставлять Алёнку здесь было небезопасно, учитывая малое количество охраны, и я решила отвезти её на нашу румынскую охотничью базу. Времени, конечно, прошло много, но я надеялась, что она ещё действует.

На внутреннем замковом дворе я ещё вчера приметила отличный внедорожник, похожий на мой — даже марка совпадала, хотя модель была чуть другая. Переложив в него своё оружие и добавив кое-что из здешнего арсенала, я закутала Алёнку в одеяло и уложила на раздвинутое в качестве спального места заднее сиденье, зафиксировав положение тела подушками — чтобы, если машину тряхнёт, она не скатилась и не ударилась.

На базу мы приехали к позднему вечеру — хвала небесам, без приключений, хотя я пребывала в напряжённой готовности все эти долгие часы. Взяв Алёнку с её удобного и мягкого ложа, я вошла в пещеру, встала на платформу лифта и локтем нажала кнопку.