И, отчаянно стремясь разделаться со своими сомнениями, спросил:
– Зачем ты пришла, Хэлен?
– Мне была нужна помощь.
– Какая? Лично тебе?
– Нет, конечно. Не волнуйся. Когда ты сказал, что все кончено, я тебе поверила. У меня на плече все еще видна та отметина.
Отметина эта лежала на совести Алана, и упоминание о ней причинило ему боль. Он тогда ударил ее по плечу, не желая бить сильно, вышло именно так.
– Прости меня… – запинаясь, пробормотал он. – Я не хотел…
– Знаю. Мне не стоило об этом вспоминать. – Она улыбнулась и быстро сказала:
– Мне на самом деле нужны кое-какие сведения, Алан. Я знаю, ты в политике не замешан, и я уверена, что ты не будешь против.
– Но ведь я не владею никакими секретами, Хэлен. Не то у меня положение – я всего лишь государственный служащий, ты же понимаешь.
– А это и не совсем секрет. Все, что мне нужно, – это, как бы поточнее выразиться, некие последние известия.
– О чем?
– Прошел слух, что городской совет собирается закрыть нижние уровни. Это правда?
– Не могу сказать, Хэлен, честное слово.
Новости путешествовали быстро. Очевидно, какой-нибудь несдержанный член совета кому-то упомянул о письме Саймона Пауйса, и это послужило началом слуха. С другой стороны, его дед, говоря об этом, рассчитывал, что внук не обманет его доверия. Он не мог сказать ничего, хотя слух основывался на истинном положении вещей.
– Но ты же чиновник городской администрации. Ты должен знать. Ты же будешь отвечать за этот проект, так?
– Если такой проект примут, – да. Но мне ничего не говорили ни в городском совете, ни мой начальник. На твой слух мне полагается не обращать внимания. А почему это тебя так беспокоит?
– Потому что, если это правда, было бы интересно узнать, кто из членов совета поддержал это предложение и кто их науськал. Единственный человек с достаточной властью и действительно одержимый – твой дед – и мой дядя, Саймон Пауйс!
– Сколько в совете членов партии Солнечного референдума? – рассеянно спросил он, поглощенный ароматом ее духов. Он с тоской вспомнил этот запах. И тоска все усиливалась, становясь невыносимой…
– Там пятеро солрефов, трое из РЛД, один независимый социалист и один как-то незаметно вошедший креспигнит, за которого проголосовали пенсионеры. Такое положение дает солрефам, раз уж ты так несведущ в политике, большинство и фактическую возможность управлять советом, ибо этот креспигнит почти всегда голосует заодно с ними.
– Значит, ты хочешь сказать людям, что это предполагаемое закрытие нижних уровней – заговор солрефов и удар по их свободе.
– Такими именно словами, – сказала она удовлетворенно, торжествующе. Он встал.
– И ты ждешь, что я помогу тебе? Обману доверие, не говоря уже о том, что подброшу боеприпасов противникам деда, и дам тебе знать о решении совета до его оглашения? Ты сходишь с ума, Хэлен. Должно быть, политика запутала тебе мозги!
– Но тебе же в любом случае все равно. Ты не интересуешься политикой!
– Это так. Одна из причин, по которой политика меня не интересует – та нечистоплотность, какая въедается в лучших людей, – людей, которые думают, будто ради победы на выборах все средства хороши! Я не настолько наивен, Хэлен. Я из той же семьи, что и ты. Я вырос на политике. Вот почему я держусь от нее подальше!
– Но ведь ты не поддерживаешь преследование Огненного Шута, Алан? Он простой, искренний…
– Мне неинтересно выслушивать список добродетелей Огненного Шута. |