Из тёмного проёма двери выбежал паук. Я еле удержалась, чтобы не заорать во всё горло: нервы у меня были как перетянутые струны на игрушечной балалайке.

— Поэтому во что бы то ни стало надо выкручиваться, — бодро завершил Максимилиан. — Прежде чем мы сядем за стол, я тебе хочу что-то показать.

Он подошёл к клумбе. Жёсткие стебли замерли будто неживые. Максимилиан взял созревший плод, похожий на волосатый кулак, и тот с готовностью отделился от куста.

— Что это такое, по-твоему?

Я пожала плечами. Максимилиан тряхнул плод, послышался глуховатый стук семечек.

— Это семечки правды, — сказал Максимилиан с торжеством. — Я нашёл у себя одно и вырастил, собрал урожай и снова посадил… Ты помнишь, как они действуют?

И разломал сухую оболочку плода. Я увидела десяток кругляшек, похожих на горошины, — жёлтых, зелёных и серых.

Трапеза ждала нас в большом чёрном зале. Огненные шары висели в воздухе, будто огромные ёлочные игрушки, и пламя текло по ним, как вода, — только не сверху вниз, а наоборот. Лепестки огня срывались и уносились вверх вместе с дымом — под потолок, украшенный тонкой резьбой.

Прежде чем сесть, я повела посохом будто невзначай. Опасности не было.

— Боишься, что отравлю тебя? — От Максимилиана ничего не укрылось.

— Привычка, — ответила я коротко.

Травить меня ему не было резона. Но некроманты иногда делают гадости безо всякой для себя пользы — просто так.

Блинчики выглядели замечательно — тончайшие, как кружево, маслянисто-нежные, они совершено не вязались с мрачным обликом замка. Максимилиан сразу принялся за еду — с таким аппетитом, будто не было Саранчи и Оберон, как ни в чём не бывало, по-прежнему правил у себя в замке.

Нам никто не прислуживал, мы сами брали из большой тарелки блины и из вазочек — варенье, и это было замечательно: во-первых, потому, что я вообще не люблю, когда мне кто-то подаёт. Во-вторых, здоровенный паук, разливающий компот, способен испортить любой аппетит — даже тот волчий, что разгорелся у меня в эту минуту. А блинчики таяли на языке, их вкус заливал и нос, и гортань, и даже, кажется, уши. Варенье было чуть кисловатое, я такого в жизни не ела.

— Спасибо, — сказала я, переводя дыхание.

— На здоровье, — Максимилиан ещё жевал, его подбородок был вымазан маслом и вареньем. Я подумала: как странно, я только что узнала страшные вещи. Такие невозможные, что я их и понять-то до конца не могу. А вот сижу и ем блинчики, и кажется очень важным: варенье больше похоже на смородиновое или всё-таки на кизиловое?

— Хватит болтать, — сказала я мрачно. — Рассказывай, что знаешь.

И он рассказал.

Пробравшись в Королевство из-за Ведьминой печати, он забрался в горы и сидел тихо-тихо, как муравей. Оберон, разумеется, знал, что вблизи города разгуливает некромант, но, поскольку Максимилиан вёл себя примерно, Оберон не спешил его вылавливать.

Максимилиан понемногу осмелел и занялся, по его выражению, хозяйством. Разумеется, он не собирался сначала строить замок — это ему было не под силу. Тёплый дом вместо сырой пещеры — вот чего он хотел, но и дома не построить было без серьёзных магических усилий.

Максимилиан «занялся собой», и после долгих упражнений у него обнаружилась власть над мёртвыми насекомыми. В горах, особенно летом, полным-полно было бабочек, пчёл, жуков, муравьёв, и все они, прожив свои короткие жизни, издыхали и поступали под начало некроманта. Правда, долго служить ему они не могли, да и толку от них было не очень много.

Некромант, которому тогда исполнилось четырнадцать, жил в пещере у подножия гор.