И ещё: в те дни король издал указ о превращении бывшего Храма Обещания в Музей Того, что Следует Помнить. Раньше огромное здание пустовало — только время от времени там устраивались праздники для горожан. А теперь Максимилиан стал свидетелем того, как из дворца переносили гобелены, как плотники и стекольщики мастерили витрины и полки, а ваятели — модель королевского замка. Каждый житель города мог принести в музей Важную Вещь — разумеется, требовалось доказать её настоящую важность…

Максимилиана притягивала бурная жизнь Королевства. Ему мало было кружить над городом птицей, не хватало места за столиком таверны; пусть он узнал всё об этом городе — ему хотелось, чтобы город узнал его. Узнал — и содрогнулся.

Он отправился на местное кладбище (а кладбище, как ни печально, росло вместе с городом) и там, поздней ночью, решил попрактиковаться в некромантии. В рассказе Максимилиана всё выглядело вполне зловеще: он огляделся, приноровился, решил, кто из покойников может быть наиболее полезен, и взялся за своё чёрное дело. Которое, впрочем, так и не довёл до конца, потому что появился Оберон.

В этом месте своего рассказа Максимилиан сделал паузу, как бы для того, чтобы хлебнуть компота. Но я-то видела, как у него дрожат пальцы. Он, конечно, не рассказал всего, но, зная Максимилиана, я примерно представляла, что там случилось.

Максимилиан до ужаса боялся покойников. И стыдился этого страха. Будучи пятнадцати лет от роду, он напился пьяным (в его рассказе упоминалась какая-то таверна, куда некромант заглянул перед операцией на кладбище). И так, залив глаза, явился колдовать на могилу. Уж не знаю, получилось у него что-то и могло ли получиться вообще, но Оберон успел, как всегда, вовремя.

— Мы славно поговорили, — сказал Максимилиан, ставя на стол кружку из-под компота. — Он меня… убедил, что в этом Королевстве — он главный… Я и раньше это подозревал, — некромант печально улыбнулся. — Он, вообще, такой… Ты права, он великий король.

Мы замолчали. Сидя в замке, выстроенном драконом, над остатками ужина, приготовленного пауками, мы оба думали об Обероне. О том, как много он для нас значит — для нас обоих, оказывается. И о том, что его больше нет.

— Что было дальше? — спросила я наконец.

— Дальше много всего случилось. Я-то после встречи с Обероном сидел у себя в замке… отдыхал, — Максимилиан вздохнул. — Наладил себе шпионскую сеть… из летучих мышей в основном, они, правда, бестолковые, но кое-какие новости до меня доходили. Оберон уехал в гости к принцу-саламандре и его семье. А начальник стражи прохлопал ушами принца-деспота, и тот сбежал из тюрьмы. Хватились, стали ловить, искать. Гарольд даже меня к ответу потребовал. Я ему объяснил, что я тут ни при чём. Воля Гарольда — он бы придрался, очень ему не нравится, что я некромант. Но, видно, Оберон ему не велел меня трогать… А потом…

Максимилиан плотнее сплёл руки на груди. Насупился. Огненные шары отражались в его чёрных глазах.

— Я сам до конца не понял, как это случилось. Я ведь сидел в замке, выращивал семечки правды, практиковался в магии… понемногу. А потом прилетаю в город и вижу — всё изменилось. Всё. Ходят слухи о Саранче, которая разоряет далёкие земли, но вроде бы всё ближе. И никто не помнит Оберона — как будто его не существовало.

— И ты…

— Я поначалу решил подождать. Мало ли, может быть, Оберон сам всё это и устроил.

— Очень мудро, — в голосе моём звучала желчь.

— Ты полагаешь, я должен был ходить, как городской сумасшедший, по улицам и кричать во всё горло: «Вспомните Оберона! Вспомните вашего короля!»?

— Дальше.

— Чем ближе подходила Саранча, тем страшнее делались слухи.