Винтеры наконец сошли с паперти и медленно побрели вверх по склону, в сторону фермы. Джильс, увидев, что Джулия поджидает его, подошел к девушке. Его родители ушли вперед.

— Послушай, ты не болен, Лоуренс? — спросила Стефания мужа.

— Нет.

— С тобой что-то происходит.

— Разве не со всеми что-нибудь происходит?

— Не огрызайся. Ты постоянно замыкаешься в себе. Иногда я удивляюсь…

— Чему это ты удивляешься?

— Да нет, ничего. Вот уже и Джильс подошел. Ну, что там хотела Джулия? — обратилась Стефания к сыну.

— Она пригласила меня погулять с ней сегодня после обеда.

— И ты пойдешь?

— Нет.

— А что у вас там с Джулией?

— Ничего.

Вечером в субботу Джессика, как обычно, отправилась прибираться в церковь. Она вошла через южный вход в одних чулках, сбросив на пороге полусапожки; нечего марать прибрежным песком и глиной этот чудный ковер, ей ведь предстоит его чистить.

Небо было обложено тучами, и моросил дождь. Хотя снаружи было еще довольно светло, в зале церкви повис густой сумрак. Факел в поднятой руке Христа сверкал, казалось, каким-то зловещим светом, и Джессика побыстрее отвела глаза. Алтарь лишь смутно виднелся в темноте.

Следуя выработавшейся привычке, она положила висячий замок на столик, рядом с книгой посетителей, и, мягко ступая, прошла по устланному ковром проходу. Кафельный пол алтаря неприятно холодил ей ступни. После строгостей Великого Поста прихожане разошлись вовсю и к Пасхальному воскресенью весь алтарь был заставлен цветами. Наверняка дамочки с цветами устроили в уборной ризницы потоп, пока набирали воду. Конечно, а убирать за ним приходится простым людям.

Она направилась к ризнице и по пути заметила, что дверь в алтарь приоткрыта — а ведь эта дверь должна захлопываться! Джессика попыталась ее прищелкнуть, но дверь не поддалась. В ризнице она скинула свой непромокаемый плащ с капюшоном, сунула ноги в старые тапочки, хранившиеся обычно внизу буфета, вместе с ее рабочими принадлежностями.

Начинать надо, как всегда, с главного: драпировки Великого Поста, которые красовались тут в течение Страстной недели, надо убрать. Но сперва их надо как следует вычистить щеткой, сложить и пересыпать шариками от моли.

Джессика работала легко, привычно, но мысли ее витали далеко; она размышляла о своей сестре. Кэти имеет все, о чем может мечтать женщина. Она может вольготно жить и даже пальцем не шевельнуть, если ей не хочется. И если бы она попыталась по-настоящему понять своего Эйба, то ей ничего не стоило бы крутить мужем, как пожелает.

А я… Чем я занята? Работаю, как рабыня на плантациях, и все ради весьма призрачных денег, можно сказать, перед всяким стелюсь за кукиш с маслом. А ведь мы с Кэти — двойняшки, два семечка из одного яблочка… Какого черта я так живу? Просто чтобы не дать себе задуматься о своей судьбе?… Или как наказание за?… А как же он? Интересно, случаются у него ночи, когда он лежит без сна, боясь кошмаров? И всегда один и тот же сон: белое лицо парня, его глаза, упрямо глядящие сквозь спицы колеса… И когда я иду прочь, эти глаза словно поворачиваются вслед за мной…

Она вычистила драпировки и сложила их. Теперь предстояло заняться дверью в ризницу. Дамочки, что расставляли свои цветы, сдвинули деревянную задвижку и застопорили ее наглухо, и теперь она никак не становилась на место. Придется постучать молоточком — среди инструментов в ящике шкафа есть и молоток. Она пошла порыться там, и в это время церковные часы заурчали, заскрипели, защелкали, словно прокашливались перед тем, как торжественно пробить семь. Джессика отыскала молоток и, склонившись над заклинившей деревяшкой, принялась осторожными ударами загонять ее на место.