Уже много часов, все последние дни мое имя не сходило с уст большинства этих бандитов. Многие из них получили приказ выследить меня, найти и убить; они знали, что за мою голову назначена награда в десять тысяч баксов. Многим из них я перешел дорогу в прошлом и только за последние три дня у многих из присутствующих вызвал почти маниакальную ненависть. У друзей Турка Гранта, которого я застрелил на скоростной автомагистрали, и у парней Папаши Райена. У Фарго были особые причины ненавидеть меня, не говоря уже о синяке под глазом; у Блистера, потерявшего способность нормально дышать; у Шедоу, ковылявшего на костылях... у Хэла, Макгуна, Спиди и многих, многих, слишком многих других.

Тишина продолжалась долю секунды, потом ее разорвал громкий свист, как будто по залу пронесся ветер, — это воздух со свистом вырвался из множества глоток одновременно. И тишина сменилась оглушительным шумом, резкими, грубыми выкриками толпы, толпы убийц. Это был нечеловеческий звук, какой-то вой или скулеж, высота которого внезапно возросла до леденящего кровь рокота.

После крика Барракуды счет шел на секунды. Я не колебался. Не успели слова его долететь до отдаленных уголков зала и толпа еще не начала вопить, как я развернулся кругом и взлетел вверх по лестнице, к Барракуде.

У кого-то из гостей реакция не уступала моей. Раздался выстрел, и Смерть своими костлявыми пальцами отщипнула кусок от моего костюма. Но я стоял уже за спиной Барракуды, и теперь пули скорее попали бы в него, а не в меня. Нырнув под его распростертые руки, я обхватил его левой рукой за талию и прижал к себе, а вытянутыми пальцами правой руки нанес ему сильный удар в живот. Если бы мой удар пришелся по соответствующей точке, то мог бы запросто убить его. Но, с шумом выпустив из легких воздух, он согнулся пополам, а я подхватил его и взвалил себе на плечо.

Во время этого упражнения клоунский колпак с кисточкой свалился и, как яркий язык пламени, остался лежать на ступеньках лестницы. Я понимал, что мои проклятые белые волосы, выставленные теперь на всеобщее обозрение, являются приблизительно таким же ярким пятном, как этот колпак. За своей спиной я услышал крики людей, которые, похоже, узнали меня. «Это точно Скотт, я знаю его!» — закричал кто-то.

Но мне было не до них. Никто, по крайней мере, больше не стрелял: Барракуда временно служил мне надежным щитом. Если бы мы с ним стояли на месте, мой яркий клоунский костюм на фоне его черного балахона послужил бы хорошей мишенью, — но я двигался.

Я бежал, не замечая его веса, к той комнате, где покоились Квин и мертвец. Тяжелые шаги раздавались на лестнице за моей спиной. Дверь в кабинет Квина была приоткрыта. Не останавливаясь, я с разбега распахнул дверь, сбросив Барракуду на пол в черно-красном кабинете, и поспешно извлек из-под балахона свой кольт.

Крепко сжав в руке свой родной револьвер, я обернулся к двери и приготовился стрелять. На лестничной площадке появилась первая пара. Тупица Джим Лестер с большим револьвером в руке на шаг опережал второго бандита и, хотя я держал его на прицеле, успел выстрелить раньше меня.

Но только один раз.

Я понимал, что через десять секунд буду трупом, если не сумею остановить этих подонков, со всех ног бегущих сюда, и то ли потому, что первым был Джим Лестер, то ли потому, что он стрелял в меня, я не успел даже составить план дальнейших действий. Я уже навел оружие на его грудь, когда он выстрелил, и, осторожно спустив курок, тут же взвел его и выстрелил еще раз.

Обе пули попали в Лестера, первая остановила его, вторая отбросила в сторону. Он зашатался, а человек, бежавший следом за ним, — это был Малыш Хэл, — с воплем пустился наутек, одним махом пролетев через шесть ступенек. Но меня это не спасало. Несомненно, вслед за ними очень скоро явятся другие, надо как-то задурить им головы и задержать их. Не целясь, я выстрелил в Хэла, который улепетывал со всех ног, и, кажется, моя пуля задела его.