Нет, к этому времени наша армия потихоньку начала меняться к лучшему. Я набирал новых рекрутов, мои солдаты были отважны, оружие за последние годы усовершенствовалось, но моим стратегам не хватало опыта. Перелесье жило войнами; мы традиционно считались народом мирным, а это в нашем паршивом мире не лучшая рекомендация государству.

Гады из Перелесья все замечательно рассчитали. Наша голодная зима – и их сытый тыл. Прямая возможность оттяпать еще один кусок нашего живого мяса спокойно и безнаказанно. Если бы я, по примеру отца, приказал южанам разбираться с захватчиками силами местных гарнизонов – я, как и он, к концу зимы все‑таки дождался бы послов Ричарда с предложениями отдать Перелесью земли, которые все равно уже фактически принадлежат им.

А они за это некоторое время не будут нас трогать.

Спасибо. Меня такой ход событий не устраивал.

После Совета, на котором мне объяснили положение, я несколько суток просидел в зале Совета один, над ворохом карт и сводок из провинций, ломая голову над решением неразрешимой задачи. Писать союзникам означало – получить очередную порцию дипломатической блажи и шиш с маслом. А мне некого было послать на юг, на помощь сражающимся. Север голодал. Гарнизоны востока и запада еле сводили концы с концами. Не было хлеба, не было фуража, не было людей – ничего у меня не было.

Кроме Дара.

И я решился.

Я не стал советоваться ни с кем, кроме вампиров. И без Советов знал, что мои вельможи это не одобрят, а Святой Орден придет в ужас. Но это меня не волновало. Я решил, что свое из Перелесья зубами выгрызу – сам сдохну, но выгрызу. Остальное – тлен.

Оскар преклонил колено. Он восхитился масштабом замысла. Ему хотелось сопровождать меня лично. Мне хотелось того же, но я боялся до ледяного кома в желудке, что в такой рискованной передряге, как война, могу потерять еще и Оскара. Князь был последним существом на этом свете, которого я пo‑настоящему любил, и вдобавок лучшим из моих Советников. У меня не хватило мужества им рисковать.

Я запретил ему. И впервые за время нашего знакомства он не нашелся, как съязвить. Он поцеловал мою руку и грустно сказал:

– Мой дорогой государь, вы – сумасшедший мальчик. Мои молитвы не дойдут – и мне будет вас не оплакать, ваше прекрасное величество, поэтому вы должны вернуться.

Я ему пообещал, как обещает своим друзьям в подобном случае любой наемник. И Оскар поверил моему обещанию не больше, чем друзья наемника.

Только двое неумерших, самые отважные и верные – Клод и Агнесса, – отправились со мной. Никаких повозок и гробов. Ночами они должны были лететь вперед, день проводить, где Бог пошлет: на чердаках, в развалинах, в старых склепах… На другой способ путешествия у нас не было ни времени, ни возможностей.

Последний Совет я собрал только для того, чтобы поставить двор в известность.

Вельможи смотрели на меня безумными глазами, когда я сообщил о своем решении. А сказал я вот что.

Я отправляюсь на войну один, в сопровождении только мертвой гвардии. Живые понадобятся здесь, в стране должен быть порядок. Это во‑первых. Во‑вторых, моя метресса, баронесса Марианна, вероятно, родит в начале мая – на случай если я не вернусь к этому времени, объявляю сейчас: дитя мое. Бастард короны Междугорья со всеми полагающимися правами. И наконец, в‑третьих: если во время моего отсутствия премьер и канцлер доведут страну до голодных бунтов, то по возвращении я повешу обоих.

Все это выслушали в гробовой тишине. И прямо из зала Совета я вышел во двор, где ждали мертвые гвардейцы‑скелеты верхом, в своих сияющих доспехах – числом уже десять штук – и мой оседланный конек. Я выехал из столицы вечером, под примкнутым штандартом Междугорья, и на этот раз меня никто не провожал, кроме случайных зевак, которые шарахались от мертвецов.

Вот и все.

Та осень, помню, была холодна и прозрачна, как вода в роднике.