|
В каком‑то смысле, каждая из них была слабым раствором Беатрисы. Я честно попробовал трижды или четырежды развлечься задиранием юбок, как местные веселые сеньоры, но это всякий раз так усиливало тоску, что пришлось отказаться от этой затеи. Приятно, когда рядом с тобой – живое существо. Но я обнаглел за последнее время: мне уже хотелось больше, чем просто живого тепла. Мне хотелось как минимум абсолютной преданности Нарцисса, а лучше – дружеского союза Магдалы. Разглядывая женщин, я невольно искал восхитительный взгляд честного бойца, как у Магдалы. Смешно. Этого как раз и нельзя было заполучить – ни за деньги, ни за титулы.
Герцог Карл, губернатор возвращенных земель, громила, развратник, интриган и патриот, в то время всячески показывал мне, как он любит своего короля и как восхищается всем, что я делаю. Рвался меня развлекать, устраивал охоты и балы, пытался угощать меня здешними деликатесами, винами и девками – по собственному разумению. Прислуживал, как камергер, – намекал, что мечтает быть другом короля. Уже. Иногда он был мне мил, иногда – смешон, иногда раздражал. И никогда не поднимался выше доверенного слуги. У меня нет друзей по разумению живых. Я не принимаю дружбы по их разумению. Герцог Карл говорил, что «святая дружба» между мужчинами, как будто, предусматривает некое равенство, не учитывающее различий статуса, силы и крови. Я просто не могу это принять. У меня среди человеческих мужчин были и, вероятно, будут слуги или наперсники – те, кто подо мной по определению. Я – король. Кто мне может быть равен? Магдала. В какой‑то степени – Оскар. Он – Князь Сумерек, его титул высок, кровь достаточно чиста, а услуги наставника неоценимы. В какой‑то степени – в гораздо меньшей степени – его младшие, существа, полные свободы и Сумерек, хотя и они смотрят на меня снизу вверх. Но больше, даже отчасти – никто. Фамильярность мне по‑прежнему претила. Мне казались смешными или противными разбитные южане, в обнимку жрущие вино и делящие гулящих девок на двоих. Я чувствовал наивную ложь в этих отношениях. Из‑за герцога Карла я задался странным вопросом. Возможна ли вообще эта «святая дружба» без лжи? Могут ли мужчины чувствовать к кому‑то влечение без любви и без нужды, да еще и как к равному себе? И могут ли быть равны двое – не выясняя, кто из них выше? И зачем оно нужно, это влечение? Я этого так и не понял. И герцог Карл уж конечно не стал моим другом. И все эти натужные попытки доставить удовольствие моему августейшему телу изрядно меня утомили. Хотя грех жаловаться – все равно хорошее выдалось лето. В столицу я собрался только к октябрю, когда в провинциях все пришло в порядок. Меня провожали как‑то даже и грустно…
Помнится, день, когда я вернулся в столицу, задался блестящий и хрустящий, как золотая парча. С утра чуточку подморозило; деревья стояли рыжие, а солнце – розовое. Дорога показалась мне сущим наслаждением… А столица была такая же, как всегда. На меня глазели. Кошмарные слухи за полгода дошли и сюда. Плебс, похоже, просто сил не имел отказаться глазеть на своего государя, уничтожающего одним своим желанием население целых городов. Страшно, конечно, – но ведь война, все такое, да и город был чужой: с испуганным уважением меня рассматривали. Чепчиков в воздух не бросали, но и не свистели вдогонку. Из чего я заключил, что урожай этого лета и поставки с юга несколько сгладили воспоминания мужиков о прошлогодней голодухе. Хорошо. Во дворце с ног сбивались, готовя встречу. Желали, похоже, организовать мне такой уютный прием, чтобы у меня не возникло желания задавать неприятные вопросы. Ну‑ну. Приемная и церемониальный зал были полным‑полнешеньки – все столичные бездельники явились уверять в почтении и преданности. И у всех рожи напряженные и перепуганные. |
