Все, за исключением Кууруса, рассмеялись.

    Минутой позже в зал ворвались четыре крепких вооруженных охранника в туниках с перекрещенными на груди шелковыми голубыми лентами.

    -  Где Хул-дурачок? - гаркнул один из них - рослый парень с мощной челюстью, в которой недоставало нескольких зубов, и длинным, протянувшимся через всю правую щеку шрамом Его спутники принялись обыскивать зал. - Я спрашиваю, где Хул-дурачок? - настойчиво повторил предводитель четверки, обращаясь к хозяину таверны.

    -  Сейчас я его поищу, - ответил хозяин, подмигивая мрачно усмехнувшемуся парню со шрамом, и с нарочитым вниманием заглянул под прилавок.

    -  Нет, - печально ответил он, - кажется, Хула-дурачка здесь нет.

    -  Жаль, - разочарованно протянул предводитель четверки. - Придется поискать где-нибудь в другом месте.

    -  Придется, - с сожалением вздохнул хозяин и, выдержав короткую, особенно жестокую для беглеца паузу, внезапно воскликнул.

    -  Нет! Подождите, здесь, кажется, что-то копошится! - И, наклонившись к прижавшемуся к его ногам дрожащему от страха карлику, резким рывком поднял его над прилавком и швырнул парню со шрамом под ноги.

    -  Вот так сюрприз! - воскликнул рослый парень. - Да это же Хул-дурачок!

    -  Сжальтесь надо мной! Пощадите! - истошно завопил Хул, тщетно пытаясь вырваться из цепких рук.

    Четверка охранников, вероятно некогда принадлежавших к касте воинов, веселилась, наблюдая за безуспешными, выглядящими комично усилиями тщедушного человечка.

    Присутствующим тоже нравилось это зрелище.

    Толстое тело маленького уродца Хула с худыми болтающимися руками и ногами напоминало скорее мешок с тряпьем, а грязные, прикрывающие его лохмотья только усиливали это впечатление. Одна нога у него была короче, правый глаз был наполовину закрыт, а массивная, слишком тяжелая для тонкой шеи голова безвольно свесилась набок.

    -  Вы и вправду собираетесь его убить? - поинтересовался один из посетителей.

    -  Да, на этот раз он умрет, - ответил один охранник. - Он осмелился назвать по имени Портуса и попросить у него монету.

    Гориане по большей части не проявляли благосклонности к попрошайкам, а многие вообще считали, что занимающиеся этим делом оскорбляют не только почтенных граждан, но и сам город. Когда милосердие действительно считалось оправданным - к примеру, в случае потери кормильцем работы или его внезапной кончины, когда женщина после гибели мужа оставалась одна, - заботу о нуждавшихся брала на себя кастовая организация либо клан, членство в котором определялось не кастовой принадлежностью, а кровным родством. Если же человек по каким-либо причинам оказывался вне касты и не имел возможности вступить в клан, как в случае с этим безмозглым дурачком Хулом, при потере работы он обречен был влачить жалкое существование, а жизнь его, как правило, оказывалась весьма недолгой.

    К тому же гориане с большой щепетильностью относились к своим именам, особенно к произнесению их вслух. Многие, особенно принадлежащие к низшим кастам, склонны были даже скрывать свое настоящее, данное при рождении имя и брать себе второе, поскольку опасались, что произнесенное врагом имя делало их беззащитными перед магическим воздействием, которое могло причинить им вред. Рабы также не смели обращаться к свободным гражданам по именам.