Уже в первом часу ночи все молча и наскоро выпили чаю, храня скорбное молчание, и вяло расползлись по спальням. Осе с Данилой отвели старую Данькину комнату, и они не стали даже болтать на сон грядущий: покурили у окна и рухнули в черную пропасть без сновидений.

Наутро женщины опять принялись за стряпню: снова оливье и винегрет, селедка и пироги. Правда, на этот раз уже кое-как, без кулинарного азарта. У поварих не возникло никакого желания восхищать едоков изысканностью меню. Немалую часть списка приглашенных на поминки составили те же лица, что и на последнем Варином празднике, и кушанья были те же. Удивительно, но подготовка к ежегодным торжествам всегда происходит как бы впервые — жемчужиной зреет зерно творчества, кровь кипит от ожидания праздника. А вот подготовка похорон и поминок вызывает чувство рутинности — точно поминальные трапезы случаются ежедневно и успели надоесть до остервенения.

Мужчины тоже от "рутины" не отлынивали. Георгий поехал за вином и водкой, а Руслан, зажмурясь и сопя от отвращения, свернул залитый кровью тещи ковер. Данила с Иосифом, пыхтя, потея и ругаясь, перетащили тяжеленный сверток на чердак, а ручку кресла долго отмывали щеткой от потеков и брызг. Сейчас, когда стала известна причина смерти Варвары, никто видеть не мог злосчастную мебель, и креслу тоже светила ссылка на чердак.

Наконец подошли к концу хлопоты, связанные с будущим погребением несчастной жертвы рокового случая. Кузина Зинаида активно помогала осиротевшей семье: одолжила денег на устройство похорон, нашла подходящее бюро ритуальных услуг, договорилась о месте для могилы на тихом зеленом кладбище, неподалеку от любимого родового гнезда. Словом, жизнь постепенно вошла в новое, пусть непривычное русло, без Варвары Николаевны, скреплявшей семью, словно качественный цемент. Казалось, что родственники понемногу освоились с мыслью о смерти, готовой заявиться к кому угодно и когда угодно, даже в день рождения.

Утомляло то, что с утра пораньше притащились обе соседки и теперь наперебой утешали всех, кого удавалось отловить. Но, к сожалению прочих домочадцев, Вера Константиновна и Лидия Евсеевна не захотели "пообщаться" с младшим поколением — с Дашей и Настей. Уж очень тягостной казалась беседа о смерти бабушки с бойкими несмышленышами. Серафима, сама еще не вполне оправившись от шока, мужественно решила взять шефство над внучатыми племянницами.

С самого утра Сима в ярких красках рисовала себе, каких бед натворит в чистых детских душах известие о кончине бабули. Потом полдня напряженно думала: нельзя ли как-то помягче объяснить малышкам, куда уходят люди после смерти? Можно попытаться утешить их рассказом о райских кущах, где любящие внученьки вновь встретятся со своей доброй "бабенькой". Но едва только Серафима начала срывающимся голосом рассказывать о добром боженьке и Эдемском блаженстве Варвары Николаевны Изотовой, нахальные девчонки стали перебивать ее неуместными вопросами: "Баба Сима, а бабу Варю кирпичом стукнули, да? Она совсем-совсем мертвая? А нам дадут ее потрогать? Ее теперь в печку положат? В ту, которая на кухне?" Перепуганная Серафима побледнела и пулей выскочила из комнаты.

В коридоре она наткнулась на Даню. Увидев его, Сима приникла к сыновнему плечу и, захлебываясь не столько горем, сколько возмущением, поведала Даниле об ужасающем падении нравов в "та-аком нежном возрасте!" Данила хмыкнул, успокаивающе похлопал мамулю по плечу и сам отправился усмирять юных волчат, возжаждавших крови и зрелищ. Даша и Настя и в самом деле до непристойности недолго переживали бабкину смерть, а уж сегодня-то ждали от незнакомой, но волнующей ситуации новых и интересных ощущений.

Надо сознаться, Варвара сама была виновата в их бесчувственности: "выпрями спину", "как ты ешь?", "убери локти", "подтяни колготки", "что это у тебя на голове?" — таков был основной набор теплых слов, исходивших от "бабеньки".