Она встала и начала убирать со стола. Как будто не замечая, что я еще не закончил завтрак, — правда, никакого желания продолжать его у меня тоже не было.

Вздутие у нее под фартуком сегодня особенно бросалось в глаза. Я быстро отвернулся, потому что она как раз взглянула в мою сторону. Меня очень беспокоила эта опухоль. Тяжело, когда она все время перед глазами, а ты не решаешься ни взглянуть на нее, ни поговорить. Может, для большинства людей это не составляло бы никакой проблемы, но в том случае, когда замечаешь каждую мелочь...

Например, я обратил внимание, что ее очки сегодня утром просто сверкали. Очевидно, ей пришлось протирать их от пыли. Человек не в состоянии следить за чистотой собственных очков, а еще пытается играть роль некоего оракула!

Я собрался указать ей на эту несообразность, но она уже удалилась на кухню, нагруженная грязной посудой. Когда же она вернулась в комнату, я передумал — решил, что это было бы неразумно. Это могло только усугубить проблему. Я всегда отличался большой дипломатичностью, и это качество меня еще ни разу не подводило. Если только...

Безработный!.. Провалюсь на выборах!..

Она снова сидела за столом и смотрела на меня, покачивая головой, как бы в ответ на мои мысли.

— Да, Генри. Да. А будь у тебя в голове хоть капля мозгов, мне не пришлось бы говорить тебе об этом.

— Слушай, Лили, — начал я. — Я...

— Ни капли мозгов, Генри. Если бы по крайней мере ты умел слушать не только себя! Пусть даже это сбило бы спесь с самого большого эгоиста в шестнадцати самых больших графствах. Ты просто дурак, Генри. Ты...

— Я — как ты сказала? Ну что ж, по крайней мере, я умею следить за чистотой своих очков.

Ее очки сверкнули, и на миг я увидел за стеклами закрытые глаза. Потом она снова их открыла; ноздри затрепетали, раздуваясь, и я понял, что взрыв неизбежен.

— Слушай меня, Генри. Я хочу высказаться не ради себя. Я не жду от тебя уважения как твоя родная сестра, которая практически посвятила тебе всю свою жизнь. Я заботилась о тебе с тех самых пор, когда ты еще пешком под стол ходил. Я не жду, что ты примешь меры, чтобы пресечь сплетни и клевету, из-за которых мне стыдно показаться на люди. Как всегда, я беспокоюсь только о тебе. Именно поэтому я говорю тебе: ты провалишься на выборах, если не проявишь хоть каплю характера и не покажешь, что ты мужчина, а не слепая, глупая, жирная, эгоистичная медуза!

Она тяжело дышала, грудь ходила ходуном. Я хотел было возразить, но рассудил, что это не имеет смысла. Быть не может, чтобы я провалился на выборах. Я даже не знаю, откуда у меня такая уверенность. А если человек не может объяснить...

— Вот увидишь, все так и будет, Генри. Ты сам знаешь, что я права. Ты сам понимаешь, что у тебя нет никакого соображения. Ты... Заткнись, когда я с тобой разговариваю, Генри!

— Но я не произнес пока ни слова, — возразил я. — Только хотел сказать...

— Ничего умного ты все равно не скажешь. Наверное, ты собирался сказать, что никто в городе не придает значения тому, что болтает Луана Девор, но тут ты ошибаешься. Они, может, и не верят ее словам, но помнят их и обсуждают. И если ты настолько бесхарактерный и глупый, что миришься с этим, то выкинуть тебя с насиженного места — несложная задача. И потом, мне кажется, ты забываешь, что за тебя будут голосовать не только в городе. Тебе предстоит заручиться голосами фермеров, а им неизвестно, что болтовня Луаны насчет тебя... насчет нас, чистое вранье.

— Ну, так они об этом узнают. По крайней мере, все видят, что эта опухоль у тебя уже давно. И, когда в конце концов ничего так и не... я хочу сказать, что все убедятся...

Слова застряли у меня в горле.