|
— Я представляю крупнейшую партию, то есть я иду последним, — заявил он. Женщина-продюсер не была готова к конфликту. — Мы договаривались о жеребьевке, — возразила Риэ Скоугор. — Я не давал своего согласия на это. Мы поступим так, как поступали всегда: последнее слово за лидирующей партией. Вот что… Его прервал звонок мобильного телефона, и он отошел на несколько шагов, чтобы ответить. — Может, лучше отказаться от жеребьевки, — предложила продюсер, — раз возникают такие проблемы. — Мы договорились! Бремер внимательно слушал, что ему говорил невидимый собеседник по телефону, и при этом смотрел прямо на Скоугор. — Эфир через десять минут, — переживала продюсер. Вернулся Бремер — сама любезность и обаяние. — А знаете, давайте тянуть жребий. Мне кажется, что сегодня мне повезет. — Серые глаза, не отпускавшие Скоугор, были ледяными. — А потом игра уже будет закончена. Хартманн все еще был в гардеробной при студии и созванивался с Мортеном Вебером, который оставался в ратуше. — Почему уволили Брессау? Мне нужна правда, Мортен. — Наверное, облажался по-крупному. У тебя же сейчас теледебаты? — Почему его уволили? Вебер мялся: — Ты же сам знаешь, сплетни здесь плодятся с молниеносной скоростью. Если всему верить… — Проклятье, да скажи, наконец, правду! Мне опять звонил этот кровосос Салин. Его просто распирало от радости, что теперь мне точно конец. Ничего толком не сказал, только то, что Бремер после дебатов сделает сообщение. Я должен знать, что они замышляют. О чем он говорил? — Он блефует, чтобы испортить тебе дебаты. И судя по всему, у него прекрасно получается. — Кому Риэ посылала тот пакет? Лунд? — Я не знаю и, честно говоря, не собираюсь в этом копаться. У меня есть более приятные занятия. — А могла Риэ закрыть доступ в квартиру? — Конечно могла. Как и любой наш сотрудник. — Ты проверил, что она делала вечером в ту пятницу? — Я здесь не для того, чтобы шпионить. — Я просил… — Нет, Троэльс. В эту игру я не играю. И на этом точка. Вебер отключился. Когда Хартманн обернулся, в дверях стояла Риэ Скоугор. — Все в порядке? — спросила она. — Тебе пора. Он не ответил. — Это последний раунд дебатов. — Она вела себя с ним как профессионал, не более того, и смотрела ему прямо в глаза. — С тем впечатлением, которое сложится у избирателей сегодня, они и пойдут на выборы. Он лишь еще один товар, который ей надо продать. Лишь очередная марионетка в руках ее отца, которой тот манипулирует из парламента. — Все опросы подтверждают, что в гонке остались только ты и Бремер. Меньшинства никого не убедили. Так что вас двое. Он кивнул. — Если речь снова зайдет об убийстве, придерживайся той линии, которую мы обговорили: ты делаешь все, чтобы помочь следствию, ты стоишь за искренность и прозрачность, а у Бремера в шкафу полно скелетов. Не отходи от этой линии ни на шаг… Проклятье, Троэльс, ты хоть слышишь меня? Его взгляд был направлен вглубь студии за открытой дверью. Там расхаживал Бремер, уверенный и довольный собой. — Троэльс. Это важно. Скоугор смолкла. Было заметно, что она нервничает. Вошел ассистент студии и попросил его занять место за столом. Хартманн шагнул к яркому свету, обернулся и посмотрел на нее, стоящую в тени. — Я знаю, что ты сделала. |
