|
Ведущий потерял всякий контроль над ходом событий. — Буквально перед эфиром мне стало… — начал Бремер. — Вот что делает с человеком пребывание у власти в течение двенадцати лет, — не дал ему договорить Хартманн. Жестикуляция Бремера стала вялой, лицо побагровело, он тяжело дышал. — У меня есть информация… — Нет, нет и нет, — перекрикивал его Хартманн. — Все, на что вы способны, — это прийти сюда и забросать меня грязью. Говорить о политике вы не желаете, очевидно, это ниже мэра Копенгагена! Вы недостойны занимать этот пост, Бремер. — Недостоин? — Голос Бремера был близок к фальцету. — У меня есть информация… — Ваша система изжила себя, — вновь перебил его Хартманн. — Мы живем под пятой у деспота, который, вместо того чтобы вести дебаты, обращается со своими коллегами-политиками как с пешками, а затем изливает свое недовольство перед избирателями. Рука Бремера тянула ворот рубашки — ему не хватало воздуха. Он едва выговорил: — У меня есть доказательство… Хартманн не останавливался: — У вас ничего нет. Вы просто хотите помешать нынешним дебатам, чтобы избежать обсуждения ваших ошибок. Вы постоянно так поступаете — переводите тему, чтобы скрыть свою коррумпированность и недостаток политического видения. Бремер был нем. Он не мог сказать ни слова. Не мог вздохнуть. — Коррупция, Поуль, — продолжал Хартманн ясным, уверенным голосом. — Червь коррупции разъедает вас изнутри… — У меня есть доказательство… — невнятно проговорил Бремер. — У вас ничего нет. Он смотрел на старика в сером костюме в полоску. Бремер сжимал свою правую руку и как рыба разевал рот. — У меня… Поуль Бремер издал низкий сдавленный стон и скатился со студийного кресла на пол. Глаза под линзами в элегантной оправе остекленели. На лбу выступила испарина. Через мгновение Хартманн оказался подле него, стал распускать галстук. — Бремер? — произнес он неуверенно. — Бремер? Лунд вернулась в управление, на этот раз — в кабинет Бюлова. Он находился в противоположной от отдела убийств части здания, и ей пришлось долго шагать по длинному коридору в черном мраморе мимо чужих подразделений и помещений, в которых она никогда прежде не была. — Почему Майер не пошел с вами? — Он не думал, что в этом есть смысл. — Вы отдали ему приказ? — Нет. Я хотела только взглянуть и сразу вернуться. Потом он позвонил и сказал, что обнаружил разбитое окно. И что на верхнем этаже в одном из окон виден свет фонарика. Это был фонарик Фреверта, не мой. Бюлов сел за свой стол. — Фреверта? — Ладно, ладно. Я устала. Это был фонарик… кого-то другого. Это доставило ему удовольствие, которого он не скрыл. — Так вы признаете, что Фреверта там не было? Она много думала над этим. — Должно быть, он мог рассказать нам гораздо больше о преступлении, но чего-то или кого-то боялся. Возможно, он увидел нечто такое, что не предназначалось для его глаз. — То есть, несмотря на записку, оставленную им, Метту и Нанну он не убивал? — спросил Бюлов. — Вы не знаете, кто написал записку. Вы не знаете, было ли это самоубийство. — Вы всегда расследуете дела, основываясь лишь на своих домыслах? — Это не домыслы, — сказала Лунд. — Кто-то проник на склад. Этот человек знал, что мы там будем что-то искать. Хранилище с вещами Метты Хауге было взломано. |
