|
— Мне жаль, — сказала она, — если ты считаешь, будто я в чем-то подвела тебя. Хартманн глотал крепкую золотистую жидкость и вспоминал тот черный вечер на Сторе-Конгенсгаде. Он чувствовал тогда примерно то же самое, что и сейчас, — как будто ничто в его жизни не имеет значения. Как будто его кубарем несет навстречу его судьбе и он ничего не может поделать. — Я дам тебе шанс, Риэ. Или скажи мне правду о пленке и о квартире — и мы пойдем в полицию. Или будь готова в одиночку отвечать за последствия. Скоугор недоуменно смотрела на него. Мортен Вебер ерзал на стуле. Он попробовал вмешаться: — Что за?.. Но Скоугор оборвала его: — Я сама разберусь. О чем ты говоришь, Троэльс? — Только не лги мне больше. Я все знаю. В тот вечер ты отправилась меня искать. Приехала на Сторе-Конгенсгаде. Зайдя в квартиру, ты поняла, что случилось что-то плохое. В следующий понедельник, когда к нам заявилась полиция, ты подумала, что не следует пускать туда никого неделю-другую, пока все не утрясется. Она засмеялась: — Ты еще больший выдумщик, чем эта Лунд. Я была на конференции. — Но не раньше десяти. — Если это очередная сплетня от Бремера… — Тебе кто-то из парламента посоветовал так поступить? Твой отец? Это он приказал тебе замести следы, чтобы никто не помешал его марионетке карабкаться вверх? Риэ Скоугор не могла вымолвить ни слова. — Или ты сама решилась на такое ради своей карьеры? Яркие глаза наполнились слезами. — Как ты мог такое подумать? — В твоем контракте есть пункт о недопустимом поведении. Поезжай домой и изучи его. Я больше не хочу тебя здесь видеть — ни в этом кабинете, ни где-либо еще. Все понятно? Он встал и отошел к окну, забрав с собой бокал с бренди. Там, в отблесках голубого неона, спиной к ней он сделал глоток. Она робко пошла за ним. — Если бы я решила, что это ты убил ту девушку… Хартманн не обернулся. — Неужели ты думаешь, что я осталась бы с тобой? Все, что я делала, было ради нас… При этих словах Хартманн развернулся и закричал с горящими глазами: — Я знаю, ради чего ты это сделала! Я знаю, чем я был для тебя. Ступенькой на лестнице. Средством для достижения цели. — Троэльс… — Убирайся! Вебер уже стоял у нее за спиной, обнимал за плечи, потихоньку направляя к двери. — Не трогай меня, Мортен! — взвизгнула она и вырвалась из его рук. Хартманн вернулся к окну, посмотрел на город за стеклом. — Для тебя имеют значение только избиратели, — бросила ему в спину Риэ Скоугор. — Тебе не нужна любовь. Тебе нужно обожание толпы… — Просто уйди, — сказал он, не поворачиваясь. И тогда она ушла. Ушла вместе с его единственным шансом заполучить Копенгаген. Битва проиграна. Единственная победа, которая что-то значила в его жизни, стала недосягаемой. Когда он вернулся за графином, чтобы налить себе еще бренди, то думал, что находится в кабинете один. Потом услышал какой-то звук — Мортен. — Троэльс, — произнес тот, — нам надо поговорить. — Вызови машину, — сказал Хартманн. — Я съезжу в больницу к Бремеру. — Нам надо поговорить… В его голове вспыхнуло пламя, но на этот раз алкоголь был ни при чем. Хартманн бросился на невысокого человека с воплями, как безумный, он был вне себя, вне того аккуратного, наманикюренного синтетического манекена, в которого давно уже превратился. |
