|
— И посмотрите сюда, пожалуйста, — сказал криминалист. — И тут еще. На стене — желтый отпечаток ладони. Тонкие пальцы скребут штукатурку… Тени, оставленные растаявшим привидением. Они проявлялись повсюду: полосы, точки, овалы… Янсен оглядывал комнату. — Она боролась здесь за свою жизнь, Брикс. Это было… Бюлов застыл с открытым ртом. Брикс уже доставал телефон. — Дежурного, — сказал он. На посту частного крыла больницы находилась одна-единственная медсестра. — Вы член семьи или друг? — спросила она, когда он сообщил, что желает видеть Поуля Бремера. — Ни то ни другое. — Тогда ничем не могу помочь, извините. — Скажите ему, что пришел Хартманн. Он хотел меня видеть. — Ему нужен покой. Хартманн молча поставил локти на стойку поста. Она зашла в одну из палат. Через некоторое время оттуда вышло четыре человека, среди которых Хартманн узнал жену и сестру Бремера. Обе плакали. Они быстро прошли по коридору мимо него и свернули в комнату ожидания. Вернулась медсестра: — Я прошу вас не волновать его. Если он почувствует себя плохо, вы должны сразу вызвать нас, у кровати есть кнопка. Мы только что перевели его в эту палату, и еще не вся аппаратура подключена. — Конечно, — покивал Хартманн. — Как он вообще? Она не сказала на это ни слова, молча отвела его в палату и ушла. Над кроватью висела лампа. Бремер лежал на белой больничной простыне, в белой пижаме. В ноздрях прозрачные трубки носового катетера с кислородом, очков нет, подбородок не брит. В таком виде он казался моложе. Эта маленькая пустая комната будто сняла с него все заботы внешнего мира, сняла то бремя, которое лежало на Поуле Бремере каждый миг его рабочего дня. Мэр Копенгагена поднял на него глаза, прищурился и издал слабый смешок. — Во вторник я бы с легкостью победил тебя, Троэльс, — сказал он едва слышно. — Ты сам это знаешь. Хартманн стоял рядом с капельницей, сунув руки в карманы. — Может, еще победите. — Нда… — Послушайте, Поуль, может, вам лучше сейчас говорить с докторами. Или с семьей. Но не со мной. — Ты мой наследник, — сказал Бремер, хмурясь. — Так что потрудись выслушать. Возле кровати стоял табурет. Хартманн подтянул его поближе к изголовью и сел. — Ради бога, Троэльс, не делай такого скорбного лица. Меня тошнит от твоего вида. — Снова слабый смех. — Если бы я был на твоем месте, тридцать лет назад, я бы подкрутил что надо на этой чертовой капельнице и отправил меня в ад. А корону бы забрал себе. — Не верю ни одному слову, — сказал Хартманн и неожиданно для себя понял, что улыбается. — Верно, — согласился Бремер. — Тогда я любил пламенные речи и угрозы, я был таким, как ты сейчас. Тоже идеалист и душа нараспашку. Потом ты получаешь то, к чему так стремился. И понимаешь… — Лицо Бремера исказила гримаса отвращения. — Понимаешь, что у тебя в руках кусок дерьма и что ты не в силах ничего изменить. — Вам надо отдыхать. — Отдыхать? — Его голос стал чуть громче. — Как можно отдыхать? Как можно вообще что-то делать… что-то менять… если у тебя нет власти? — Поуль… Глаза старика затуманились, он дышал часто и сипло. Его пальцы сжали руку Хартманна. Это было слабое и дрожащее прикосновение тяжело больного человека. Запищал и замигал монитор над кроватью. — Ты думаешь, ты не такой, как я, — прохрипел Бремер. |
