Неспешно прогуливаясь по Сергиевской улице, Шумилов тянул время и для этого заходил во все попадавшиеся на его пути магазины. Он надолго задержался в книжной лавке, через витрину которой хорошо видел посыльного цветочного магазина с коробкой, спешащего к дому генеральши Пригожиной. Шумилов проводил его взглядом и отметил, что посыльный на секунду остановился перед дворником, видимо, уточняя адрес, а затем нырнул в нужный подъезд.

Алексей Иванович не спешил. Если его расчёт оказался верен, и Мария Ивановна Синёва действительно являлась тяжело больной истеричкой, ей следовало дать повариться сейчас в собственном соку. Конечно, это было отчасти жестоко, ведь больной и не вполне адекватный человек мог в приступе отчаяния решиться на какой-то необдуманный поступок, например, попытаться покончить с собою. Но правила той игры, в которую ввязался Шумилов, требовали методично и безжалостно бить по слабейшему звену преступного тандема, а таковым являлась именно Мария Синёва. И никаких сантиментов, никакой жалости здесь быть не могло. Её душевная болезнь отнюдь не отменяла того обстоятельства, что эта женщина, по всей видимости, активно помогала и обдуманно участвовала в жестоком убийстве и уже одним этим поставила себя вне рамок традиционного гуманизма.

Неторопливо полистав альманахи «Русской старины» за разные годы, почитав корешки свежеизданных романов, Алексей Иванович покинул, наконец, книжную лавку и направился к Синёвым. На его звонок дверь долгое время не открывалась, минуло не менее минуты, прежде чем загремел замок, и из возникшей между дверными створками щели донёсся низкий хриплый голос:

— Что вам угодно?

Шумилов в первую секунду даже не поверил в то, что голос принадлежал женщине.

— Это я посылал вам цветы, — спокойно ответил он.

В узкую щель ничего не было видно. Шире дверь не могла раскрыться потому, что её удерживала цепочка; обладатель же хриплого голоса скрывался в сумраке прихожей и потому понять, кто это, решительно не представлялось возможным.

За дверью послышалось покашливание — неизвестный прочищал горло — и, наконец, другой голос, уже похожий на женский, вновь спросил:

— Так чего же вы хотите?

— У меня, собственно, совсем маленький вопросик, буквально на пару минут разговора. Я лишь хотел узнать, за что именно ваш муж зарезал Кузьму Фёдоровича Кузнецова.

Дверь притворили, загремела снимаемая цепочка, и через секунду дверь распахнулась настежь. Перед Шумиловым стояла невысокая, склонная к полноте женщина с довольно длинной русой косой и выразительным, не лишённым приятности, лицом. И коса, и рост, и даже полнота вполне отвечали приметам спутницы убийцы из второго номера, как их описывал Хлопов. Если у Шумилова и были какие-то сомнения относительно того, с женой ли отправился Синёв на убийство, то теперь они рассеялись бесповоротно: именно Мария Ивановна сопровождала мужа в ту роковую ночь.

Поверх пеньюара женщина набросила стеганый ватный халат, а в правой руке держала массивный револьвер с гранёным стволом времён чуть ли не Крымской войны. Курок не был взведён, и Шумилов, мысленно отметив это, подумал, что в том случае, если разговор совсем уж не склеится, у него будет лишняя секунда на то, чтобы прыгнуть в окно.

— Заходите, — мрачно уронила женщина.

Она отступила на пару шагов вглубь темной прихожей. Шумилов вошёл, но дверь за собой плотно не прикрыл. Из дальнего угла прихожей, где начинался проход в комнаты, поступал тусклый свет. Глаза Шумилова постепенно привыкали в темноте

— Почему вы думаете, что я вообще стану разговаривать с вами? — спросила неприязненно госпожа Синёва.

— В самом деле, почему же вы со мною разговариваете? Скажите, будто я ошибся, и прогоните меня.