А я говорю ей — да мало ли… может, загулял человек или загостился. Но на сердце как-то тревожно стало. Ну, а вечером, когда господин квартальный дома обходил, то сказал, что из околотка запрос есть, не пропадал ли кто из жильцов, из приличных, в возрасте. Тут я сразу и сообщил. На всякий случай.
— И что же, ни вчера вечером, ни сегодня утром Кузьма Фёдорович так и не объявился? — продолжал выспрашивать Иванов.
— Никак нет-с.
— А сейчас есть кто в квартире?
— Должно быть, прислуга.
Иванов и Гаевский решили разделиться: Агафон отправился в домовую контору, располагавшуюся здесь же, в доме, во дворе-колодце, а Гаевский в сопровождении околоточного поднялся в квартиру пропавшего Кузнецова. Прежде всего сыщиков интересовало соблюдение паспортного режима лицами, фактически проживавшими в квартире — с этого начинались все полицейские действия на выезде. Ну и, разумеется, следовало познакомиться с прислугой и дочерью пропавшего человека.
Открывшая Гаевскому дверь полноватая, лет сорока женщина оказалась горничной Алевтиной Ганушкиной.
После обычной процедуры знакомства и проверки её паспорта урядник направился в кухню допросить кухарку, а Гаевский поинтересовался:
— Кто ещё живет в квартире?
— Дочь хозяина, Машенька. Но она сейчас в гимназии. И ещё кухарка, Матрёна Ищеева. Она на кухне, стряпает. В четыре часа приходит гувернантка, Синцева Таисия Николаевна. Она с Машенькой французским занимается и на роялях учит играть.
— Так что ваш хозяин?
— Пропал второго дня. Не пришёл ночевать. Правда, такое и раньше случалось, это вообще для него не редкость, чтоб дома не ночевать. Он и с Машенькой, дочкой, так поставил: могу, дескать, и не ночевать, а ты привыкай — не маленькая, чай, папа сам знает, как лучше поступить. Она когда помладше была, иной раз боялась ночью одна, прибежит ко мне, плачет. Утром расскажу ему, да только ничем его не разжалобить, он всё одно. Мужики этого не понимают, женское сердце-то! Да оно-то и не удивительно… что не ночует иной раз. Он мужчина в соку ещё, глаз горит. Любитель женщин, одним словом. Да кто ж его и упрекнет-то? — неожиданно спохватилась горничная, почувствовав, что брякнула много лишнего. — Вдов уже много лет… Но, правда, утром всегда возвращался, и в восемь часов обязательно вместе с дочкой завтракал. Потом она в гимназию, а он по делам. А к обеду опять приезжал. А вот вчера утром к завтраку не вернулся. Маша забеспокоилась, говорит, не пойду на занятия, буду, дескать, папеньку дожидаться. Еле-еле уговорили её вместе с Матрёной. Вот. А после занятий вернулась — Кузьмы Фёдоровича всё нет. Тут уж она в слёзы, говорит, чую сердцем, беда с ним… Мы её давай успокаивать, да только…
— Что только?
— Да только у самих сердце не на месте было…
— Опишите, пожалуйста, как выглядел Кузьма Фёдорович, когда вы его видели в последний раз, — попросил Гаевский. — Припомните поточнее одежду и время, когда это было.
Горничная ответила, почти не раздумывая, видимо, она уже не раз возвращалась к этому воспоминанию:
— Точно могу сказать, что было это в пять пополудни. Я ещё спросила Кузьму Фёдоровича, может, оне хоть чаю с Машенькой и Таисией Николаевной попьют, — а чай у нас принято подавать ровно в пять, он сам такой порядок установил. А Кузьма Фёдорович отвечает: «Нет, должен в банк успеть заехать». И строго добавил, что никак не может опаздывать. Он вообще терпеть не мог, если что-нибудь его задерживало, поэтому всегда я спешила приготовить из одежды всё, что он велит — пиджак и летнее пальто сама вычистила, а сорочки от прачки забрала. |