Ворота во дворах если и были, то висели обязательно на одной ржавой скрипучей петле.

Возле этих ворот на самодельных лавочках или просто на ящиках сидели весьма потрепанные жизнью личности непонятного пола. Рядом с ними примостились такие же потрепанные собаки. Прямо по булыжной мостовой брели подозрительные типы с авоськами, полными пустых пивных бутылок. Один такой тип уставился на Надежду тяжелым мутным взглядом. На его грязной, небритой щеке сидела муха, но абориген не обращал внимания на такую мелочь.

Надежде стало неуютно. Она прибавила шагу и скорее завернула за угол, скрывшись от подозрительного типа.

Она вышла на Галерную почти в нужном месте, как уже говорилось, с ориентацией на местности у Надежды Николаевны было все в порядке, это признавал даже ее муж.

На доме сорок восемь не было номера, то есть рядом был дом сорок шесть, а с другой стороны — пятьдесят, из чего Надежда сделала вывод, что этот, из старого почерневшего кирпича, и есть сорок восьмой. Спросить все равно было не у кого, поскольку из живых существ наблюдалась поблизости только трехцветная облезлая кошка. Киса вышла как раз из нужной подворотни, и Надежда посчитала это хорошим знаком.

Она мигом проскочила один двор, и во втором, как и ведено, свернула налево под арку.

Там в небольшом тупичке она увидела дверь с облупленной краской. На двери был от руки нарисовал синий круг и написано поверх белой краской «Солнце под землей».

Надежда удовлетворенно вздохнула и открыла дверь, которая оказалась не заперта. Вошедший сразу же без всякой прихожей попадал собственно в помещение клуба, которое представляло собой довольно большую полутемную комнату с полуподвальными окнами, замазанными грязно-серой краской. Комната была завалена всяческими деталями от велосипедов.

В углу стоял обшарпанный письменный стол, над которым висел все тот же сине-белый плакат, за последнее время изрядно поднадоевший Надежде. Рядом с этим плакатом висел еще один, на котором большими красными буквами было написано: «Андербайкер — ум, честь и совесть нашей гребаной эпохи». Тут же к стене была пришпилена подробная карта Центрального района, на которой жирными красными стрелками, какими на военных картах отмечают передвижения войск, были отмечены какие-то маршруты — видимо, любимые пути передвижения доблестных андербайкеров.

Еще там была прикреплена картонная табличка — «Директор клуба».

Под этой табличкой сидел длинноволосый парень в такой же синей, как плакат, футболке. Впрочем, у остальных обитателей клуба тоже были такие же синие футболки разной степени чистоты и свежести.

Председатель или директор клуба сидел за столом и что-то торопливо писал, двое коротко стриженных парней сидели по бокам от него на столе и о чем-то горячо спорили. Еще один — маленького роста и щуплый — с сосредоточенным видом ковырялся в куче металлолома, сваленной в углу — там было кладбище велосипедов.

Надежда постояла немного, привыкая.

В комнате было душно и полутемно, никто не обратил на нее внимание.

— Здравствуйте! — наконец решилась она.

Троица за столом повернулась и с изумлением уставилась на нее, причем при ближайшем рассмотрении один из стриженых парней, сидящих на столе, оказался девушкой.

— Вы по какому вопросу? — опомнился председатель.

— По личному, — строго сказала Надежда Николаевна, — по очень важному личному вопросу.

Не дожидаясь разрешения, она придвинула к себе шаткую табуретку, которую высмотрела еще с порога, и уселась с другой стороны стола.

— Кто тут официальное лицо? — еще строже спросила она.

— Ну я, — буркнул председатель. — А что?

Надежда выжидающе уставилась на парня и девушку, сидящих на столе, и смотрела, пока они не соскочили.