|
— Плохи дела. Ничего не поделаешь. Должно быть, умерла во сне. — Я знаю, — сказала моя сестра снова. На этот раз мне стало досадно. — Ты не можешь знать, — возразил я с раздражением. — Я сам не знал, пока не прибыл на место. Ни одной живой душе я еще не говорил об этом. Если твоя Энни знает, значит, она ясновидящая. — Мне сказала не Энни. Это был молочник. Ему рассказал повар миссис Феррарс. Как я уже упоминал, Каролине не нужно ходить за новостями. Новости приходят к ней сами. — От чего она умерла? — допытывалась Каролина. — От сердечной недостаточности? — А разве молочник не сказал тебе? — спросил я с насмешкой. Сарказм на Каролину не действует. Она принимает его всерьез и так же серьезно отвечает на него. — Он не знал, — объяснила она просто. В конце концов, рано или поздно Каролина все равно обо всем узнает, так пусть уж лучше узнает от меня. — Она умерла от чрезмерной дозы веронала. Последнее время она принимала его от бессонницы. Должно быть, слишком много приняла… — Чепуха, — быстро ответила Каролина. — Она сделала это с целью. Так что не рассказывай мне сказок! Странная вещь. Когда человеку говорят о том, чему он сам внутренне верит, но чего не хочет признать, это вызывает в нем ярость отрицания. Меня прорвало от возмущения. — Ты снова за свое, — сказал я. — Несешь всякий вздор! Ну зачем понадобилось миссис Феррарс совершать самоубийство? Вдова, еще молодая, красивая, здорова, богата. Знай наслаждайся жизнью. Ты говоришь несуразные вещи. — И вовсе нет! Даже ты, наверное, заметил, как она изменилась за последнее время. Это длилось уже шесть месяцев. Она выглядела так, словно ее мучили кошмары. Да ты и сам только что признал, что она не могла спать. — Каков же твой диагноз? — спросил я холодно. — Несчастная любовь? Сестра тряхнула головой. — Угрызения совести, — сказала она с большим апломбом. — Угрызения совести? — Да. Ты не верил мне, когда я говорила, что она отравила своего мужа. Сейчас я убеждена в этом больше, чем когда бы то ни было. — Не думаю, что ты очень логична, — возразил я. — Женщина, способная совершить такое преступление, как убийство, должна быть достаточно хладнокровной, чтобы потом пожинать плоды этого преступления без излишней сентиментальности и раскаяний. Каролина тряхнула головой. — Может быть, и есть такие женщины, но миссис Феррарс к их числу не принадлежала. Это была не женщина, а комок нервов. Завладевший ею импульс вынудил ее отделаться от мужа, потому что она принадлежала к таким людям, которые просто не могут переносить даже незначительных страданий. А что жена такого человека, как Эшли Феррарс, должна была многое переносить, ни у кого не вызывает сомнений… Я кивнул. — Все это время ее преследовала мысль о содеянном. Мне жаль ее. Не думаю, что Каролина испытывала к миссис Феррарс жалость, когда та была жива. Теперь же, когда миссис Феррарс ушла туда, где, вероятно, парижские наряды ей больше не потребуются, Каролина была готова смягчить свои чувства до жалости и понимания. Я твердо стоял на своем и утверждал, что ее предложения безрассудны. Я упорствовал еще и потому, что внутренне соглашался (по крайней мере, частично) с тем, что она говорила. В целом же я считал несправедливым то, что Каролина пришла к правде так просто, путем обыкновенной догадки. И поощрять такое я не мог. Она ведь будет распространять свои взгляды в деревне, и могут подумать, что они основаны на медицинских данных, полученных от меня. |
