Они прошли в соседний кабинет, где молодая женщина уже дала показания и расписалась на каждой странице протокола красивым, ровным почерком.

— Как же вы так могли поступить? Ведь ребенок же! — не выдержав, с горячностью спросил следователь.

На лице женщины не появилось и тени раскаяния. Она равнодушно пожала плечами:

— Мальчишку, конечно, жалко. Но мне до самой себя. Я-то почему должна из-за него страдать?

— И все-таки то, что вы сделали, ужасно! — не унимался молодой следователь, ещё не привыкший к подобным жестокостям.

И тут выдержка изменила женщине. Ее лицо исказила гримаса отчаяния и злобы.

— Ужасно? А вам не приходилось хоть раз посетить клуб «Кому за тридцать»? А мне пришлось. И когда я увидела все эти испитые старческие рожи мужиков, чувствующих себя героями только потому, что их меньше, чем одиноких женщин, то содрогнулась и решила: нет уж, чем так унижаться, я лучше сама добьюсь своего счастья.

«Странно, она говорит о своем счастье в будущем времени, будто не знает, что её ждет тюрьма, и надолго», — подумал Ильин. Здесь ему делать нечего. Эта женщина не имеет никакого отношения к убийству в Центре магии, так же как и её бывший любовник.

Они с Кондратовым уже стояли в дверях, когда женщина обратилась к ним:

— Прошу об одном: устройте мне поскорее очную ставку с Алексеем. Хочу сама ему все объяснить.

Выйдя из кабинета, Ильин сказал Кондратову:

— Человеческая душа — потемки. Я бы на её месте не рискнул встретиться с отцом погибшего мальчика.

Кондратов пожал плечами:

— Может, надеется, что он дождется её освобождения и женится?

— Да ты что? Так не бывает.

Кондратов усмехнулся:

— Всякое бывает. Поработаешь с мое, и не такое узнаешь. Внушит себе что-то человек, и тогда жди от него самых чудовищных поступков.

— Ладно, оставим это. Значит, Барановы к убийству в Центре не имеют никакого отношения?

— Я понимаю твой интерес. Но к сожалению, тут мы опять вытащили пустой номер.

— Ладно. Будем искать дальше.

Ильин попрощался и вышел на улицу. Постоял немного в раздумье и решил, что на сегодня рабочий день закончен.

Дома Ильин принял душ и лег спать, даже не включая телевизор: был сыт по горло впечатлениями. Несколько минут он лежал, стараясь остановить поток событий, запечатленных в сознании.

Наконец ему это удалось, и, ощутив приближение спасительного сна, он лишь успел подумать: «А Виринея-то оказалась не права, ребенка нет в живых». Постепенно мысли стали расплываться, теряя свою четкость, сознание подернулось легкой пеленой тумана.

И все-таки Виринея не ошиблась, о чем Ильин узнал уже на следующее утро.

Приехав на работу чуть раньше, Кондратов открывал кабинет и услышал нетерпеливо требовательную трель телефона. Звонил сотрудник местной оперчасти Алексеев.

— Привет, Кондратов, рад тебя слышать. Ничего, что я тебя с утра побеспокоил? Боялся, что ты ускачешь на территорию, а у меня для тебя есть новости. Бабу Маню знаешь? Так вот, настоятельно просится к тебе на разговор. Уверяет, что ты будешь рад. Ну, так что?

— Сейчас спущусь. Буду минут через десять.

И Кондратов, не спеша, отправился по узким полутемным коридорам. Да, он знал бабу Маню давно. В свои пятьдесят она имела четыре судимости: один раз, ещё в юности, за карманную кражу, а все остальные — за мошенничество.