Пятница, 7 октября 1774 года

Звучавшие вдалеке голоса болью отдавались у него в голове. Постепенно звуки их становились громче и отчетливее. Что-то с силой давило на левый висок. Где он находится? Что ему снится? Он никак не мог разлепить отяжелевшие веки… Его охватило непреодолимое желание покинуть этот мир, неумолимый водоворот медленно затягивал его в бездонную пропасть, и он погружался все глубже и глубже, чтобы не вернуться никогда…

— Черт побери, похоже, он снова теряет сознание. Передайте мне уксус, мадемуазель.

— К счастью, у него прочная голова, — произнес д'Арране. — К тому же пуля лишь задела его. И, разумеется, огромная удача, что вы оказались рядом, дорогой Семакгюс.

— Благодарить надо моего кучера; он моментально сообразил, как поступить. Если бы не он, мы бы сейчас горевали над покойником!

— Убивать моих гостей в Версале, возле дверей моего собственного дома! Может, убийцы покушались на жизнь министра?

— Не знаю, — бросил Семакгюс. — Все возможно. Впрочем, комиссара уже не раз пытались убить. Поистине, он этот год не может назвать счастливым. О! Кажется, он приходит в себя.

Николя открыл глаза. Он лежал на кровати в богато убранной комнате, и на него с неприкрытой тревогой взирал Семакгюс; рядом с ним стоял граф д'Арране. На одеяле сидела Эме и держала его за руку. Он попытался приподняться, но голову пронзила острая боль. Когда в Геранде он играл с мальчишками в мяч, ему частенько перепадали синяки и шишки; сейчас, похоже, ему досталось больше.

— Не двигайтесь, — произнес Семакгюс. — Пуля задела висок. Рана не глубокая, но вы потеряли много крови. Голова выдержала. Впрочем, она выдерживала удары и похуже. Сейчас я вас перевяжу. Мадемуазель согласилась нащипать корпии из вашей рубашки.

Заметив, что он обнажен до пояса, Николя смутился.

— Вы остаетесь ночевать здесь, — произнес д'Арране, — это приказ. И кому только пришло в голову убивать моих гостей! Я чувствую себя ответственным за случившееся с вами несчастье…

Николя попытался протестовать.

— Ни слова больше. Я велю выставить караул на подступах к дому. Каждый лакей отдежурит положенное время, Триборт проследит за этим. Семакгюс, вы также ночуете у меня. И никаких возражений.

— Почему они промахнулись?

— О Боже! — со смехом воскликнул хирург. — Я начинаю опасаться, что вместе с кровью у него вытек разум. И это вместо того, чтобы порадоваться! Мой кучер, с изумлением увидев взявшегося неизвестно откуда незнакомца, не раздумывая, хлестнул его кнутом по физиономии. Кончик кнута окрасился кровью. Так что отныне опасайтесь человека со шрамом на лице. Субъект не сумел толком прицелиться, и пуля пролетела мимо, слегка задев вас.

— А вы его поймали?

— Черт бы побрал это неблагодарное создание, — возмущенно воскликнул Семакгюс, указывая на свой серый камзол, забрызганный кровью. — Вы упали мне на руки, быть может, при последнем издыхании. И вы полагаете, я мог бросить вас в таком состоянии?

— Простите меня, Гийом. Моя голова все еще очень плохо соображает.

Неужели это покушение связано с вновь открывшимися обстоятельствами дела об убийстве в особняке Сен-Флорантен? Памятуя, как пользуют раны на военных кораблях, Семакгюс заставил Николя сделать большой глоток рома, а потом этим же ромом прижег ему висок и наложил повязку. Сняв нагар со свечи, он посоветовал своему пациенту как можно скорее заснуть, тогда к завтрашнему дню все пройдет. Затем те, кто еще держался на ногах, отправились размещать на ночлег доктора.