— Мужчина приблизительно двадцати пяти лет, — объявил Сансон. — Хорошо сложен. Лицо изуродовано выстрелом из оружия малого калибра. На мой взгляд, пистолет, найденный вами подле трупа, никак не может быть орудием убийства, ибо из него нельзя разнести лицо в клочья.

— При осмотре кузова фиакра, произнес Николя, — обнаружились интересные вещи: угол разлета картечи необычайно широк, свинец разбил даже стекла. Отсюда я делаю вывод…

— Что о самоубийстве речи не идет.

— В таком случае, какое, по-вашему, могли использовать оружие?

— Я бы назвал охотничье ружье. Хотя оно меня и не устраивает. Чтобы пульки разлетелись веером, надо стрелять на расстоянии.

— Следовательно, раскрыть тайну нет никакой возможности.

— Ну почему же! Полагаю, похожий результат может получиться при использовании мушкетона, оружия с расширением в дульной части ствола.

Не обращая внимания на устремленный на него любопытный взор прекратившего свою работу Сансона, Николя принялся размышлять вслух:

— Вот что странно. Когда передо мной предстала эта кровавая картина, меня обуяло двойственное чувство. Я не мог избавиться от ощущения, что вижу перед собой сцену, созданную настолько умелым постановщиком, что при поверхностном осмотре наличие второго участника заподозрить практически невозможно. Мне показалось, что все детали настолько хорошо подогнаны, что вывод мог быть только один: в карете лежит труп человека, совершившего самоубийство, а возле трупа валяется оружие самоубийцы. Однако… однако, кое-какие мелочи сразу привлекли мое внимание: с одной стороны, это разлетевшиеся по кузову пули, а с другой — сам труп. Друг мой…

Это слово растрогало Сансона, и его приятное лицо озарилось радостью.

— Не могли бы вы осмотреть руки и ноги этого трупа и поделиться со мной результатами ваших наблюдений?

Тщательно исследовав конечности, Сансон поднял голову и с сомнением произнес:

— Не знаю, что вы ищете, только я уверен, что, несмотря на богатую одежду, перед нами тело молодого человека из народа. Скорее всего, это поденщик, нежели буржуа. Я бы даже сказал, крестьянин. Руки мозолистые, ногти грязные, в земле, есть царапины от колючек. Ступни широкие, имеют характерные особенности, а именно твердую кожу на пятках; такая кожа обычно образуется от привычки ходить босиком. Ни за руками, ни за ногами он не ухаживал. Вы удовлетворены?

— Вы подтвердили мои сомнения. Нас хотели заставить поверить, что перед нами совсем иной человек! Теперь хотелось бы узнать, зачем нам решили преподнести такую сказку! Заметьте, помимо письма, услужливо сообщившего нам имя трупа, мы ничего не обнаружили в карманах фрака, ни одной безделушки, которые обычно носят с собой. Ничего, ни крошки!

— Ни маленькой черной книжечки? — с улыбкой спросил Сансон.

— Ничего, чисто. Из этого следует, что мы имеем дело с попыткой ввести правосудие в заблуждение. Однако мне кажется совершенно очевидным, причем очевидным даже при всей нелепости подобного предположения, что те, кто эту попытку совершил, хотели, чтобы мы о ней догадались.

Тут в голове у него промелькнула мысль, но он не захотел формулировать ее впопыхах. Возможно, он еще не все увидел, а значит, есть шанс, что появятся недостающие детали, и тогда он сможет доказать свою гипотезу. Быть может… Нет, пока не время. Из несчастных останков вряд ли можно извлечь еще что-нибудь интересное. Все говорило о том, что перед ними лежит труп не Дюшамплана-младшего, а Витри, молодого садовника, нанятого в Бисетре для исполнения обязанностей кучера и посыльного в каких-то темных делах. Витри случайно оказался на козлах фиакра, нанятого Николя для поездки в Попенкур: номер фиакра подтверждал его догадки.