— Как угодно. Только никому не говори о нашей беседе, ведь речь идет о твоей безопасности. Не забывай об этом.

Идя к двери, она беспрестанно оборачивалась, словно опасаясь, что ее могут вернуть.

— Похоже, нам все же удалось продвинуться.

— Вы отлично поохотились, — произнес Бурдо. — Первая горничная и начальник полиции. Однако не знал, что вы намерены требовать величать вас маркизом.

Николя улыбнулся.

— Это всего лишь ad usum Delphini, мой ораторский прием. Полагаю, господин Ленуар питает определенный пиетет к титулам. Возвращаясь к нашему делу, подведем итоги. Без сомнения, тело, найденное в фиакре, не принадлежит Эду Дюшамплану. Сей господин самоубийства не совершал. Есть основания утверждать, что в фиакре убит садовник Витри, бывший жених девицы Пендрон.

— Эти сведения не продвигают нас по пути решения загадки.

— Круг поисков сужается. Что нам удалось узнать о ночном времяпрепровождении герцога де Ла Врийера, и куда могут завести его эскапады? Каковы результаты наблюдения за особняком маркиза де Шамбона? Ответив на эти вопросы, мы ухватим нужную нам нить. И где сейчас вторая девушка из Брюсселя?

Бурдо озадаченно воззрился на Николя.

— Ох, боюсь, я забыл рассказать вам об этой истории, — продолжил Николя, заметив выражение лица инспектора. — Одежда и внешний вид трупа, обнаруженного среди требухи на острове Лебедей, напомнили мне о поручении господина Ленуара, попросившего меня разыскать бежавших в Париж двух девушек, жительниц Брюсселя. Жертва — одна из этих девушек, и, подозреваю, сестру ее ждет та же участь. Но если она попадет в те же самые руки, у нас есть шанс ее спасти. Но это вопрос времени. В нашей беседе Ленуар подтвердил, что у маркиза де Шамбона могущественные покровители, а потому устроить обыск у него в доме нам не удастся. Все же я полагаю, что он предпринял кое-какие предосторожности, и его Капуанские вечера отныне проходят в местах уединенных и защищенных.

— Полностью с вами согласен. Но получается, сейчас мы зависим от агентов и осведомителей, на коих опирается наша полиция.

— Надо ждать, когда что-нибудь, наконец, проявится. И тогда, верный Иолай, мы пустимся в погоню за гидрой.

— Многоголовой гидрой.

— Вот именно. А я тем временем пойду прямо к министру, дабы самому во всем разобраться.

— Не слишком ли это опасно?

— Я ничем не рискую. Ему, разумеется, известно о моих подозрениях. Мои расспросы в Версале о его серебряной руке не оставили на этот счет никаких сомнений. Он также знает, что мы пока ни в чем не уверены. Если он виновен, мои прямые вопросы вынудят его к крайним действиям; а если он невиновен, он должен помочь нам доказать, что он к этим убийствам не причастен.

Вдыхая полной грудью, Николя вышел из Шатле. С плеч свалился груз, тяготивший его с самой смерти Людовика XV: наконец-то он избавился от ощущения неловкости и печали, пробуждавших в нем чувство вины за ошибку, которую он не совершал. Резко ответить Ленуару его побудило горькое чувство, порожденное оскорбившим его до глубины души пренебрежительным отношением к его преданности и его доверию. Но, похоже, генерал-лейтенант понял его страдания и потому сдержанно воспринял его слова, степень невоздержанности которых Николя прекрасно сознавал. Реабилитировав в собственных глазах человека, всегда крайне неохотно оказывавшего ему скупые знаки уважения, он очень надеялся, что не ошибся: связанный узами верности и преданности со своим прошлым начальником, он мечтал, чтобы отношения с новым начальником у него установились такие же, как и с прежним.

Ноги сами привели его на берег реки, и он решил не противиться бессознательному чувству. С просветленным умом, он цепким взором смотрел вдаль, наслаждаясь картиной большого города, где ключом била жизнь.