— К убийству всегда приводит грех человеческий, — продолжал отец Иеремия. — Слышал я, как ты рассказывал о французском сыщике, что славится мастерством разгадки запутанных преступлений. Следы, улики, гипотезы, все верно…. Но чтобы понять нам, кто убил Феликса, этого мало. Сколь угодно можем мы строить гипотезы, но пока не поймем, какой грех привел к этому злодеянию, не узнаем и убийцы… Постой-ка… А куда это мы направляемся?

Вопрос застал Иоганна врасплох. Шли они действительно вовсе не туда, куда нужно. Не к деревне, а от нее — в сторону колодца Рэнгу.

— Что ж ты мне не сказал? — всплеснул руками отец Иеремия. — Нам же в деревню нужно, а не на болото!

Но что толку было теперь сокрушаться? До колодца оставалось уже недалеко, и Иоганн, воспользовавшись удобством момента и растерянностью дяди, потащил его по велосипедному следу. Взахлеб рассказывая о том, как обратил на него внимание и как решил проследить, куда он ведет, и что след доходит до самого колодца Рэнгу и если разговоры о привидениях правда, то не ездил ли Франц именно к привидению? Иначе, зачем ему было направляться именно туда?

— Постой, — остановил его дядя. — Так это следы Франца? Разве он купил себе велосипед?

— Ну да… — удивленно ответил Иоганн. Для него новость о велосипеде успела устареть, и юноша даже не сразу сообразил, что дядя может не знать об этой покупке.

— Новенький такой, с одинаковыми колесами… — с завистью произнес юноша.

Он тут же принялся пересказывать историю о том, как Франц приехал на велосипеде на ярмарочную площадь, и как смеялась Лаура, когда узнала о смерти Феликса, и как ее утешали женщины, и как Франц увез ее, посадив на раму и даже о странных словах, сказанных ими полушепотом, вспомнил.

Отец Иеремия внимательно слушал племянника, и лицо его становилось все более хмурым.

— А Франц и Феликс? Между ними не было вражды? — наконец, спросил он и, остановившись, посмотрел на племянника. Иоганн остановился тоже, пытаясь вспомнить, видел ли когда-нибудь Франца и Феликса вместе, но как ни старался, ничего не припомнил. Пожал плечами, пнул еловую шишку, так что она улетела далеко в лес, и пошел дальше.

Наконец, добрались до колодца Рэнгу, где след от велосипеда поворачивал назад. Остановились, отец Иеремия уселся на поваленное дерево и, устало вздохнув, вытащил из-за пазухи несколько листов бумаги. Сначала попросил племянника рассказать, где тот был во время убийства и не слышал ли чего, и кого встретил по дороге. Выслушал об убитых воронах, о найденной в лесу ленте — оказалось, что она так и лежит в кармане Иоганна. Затем сам принялся рассказывать о записке, которой выманили из кузницы Себастьяна. Показал ее племяннику, заставил того переписать содержание на чистый лист, и они вместе стали искать, чем один почерк отличается от другого. Усвоив эту нехитрую науку, сверили написанное почерком доктора и учителя. Ни тот, ни другой почерк не были похожи на оригинал ни в малейшей степени.

— Нужно Франца заставить что-нибудь написать, — заявил Иоганн. — Смотрите, как все складывается…

Юноша поднялся с поваленного ствола и принялся расхаживать перед священником.

— Франц подъезжает к кузнице на велосипеде, подкидывает записку и уезжает по дороге вот сюда к колодцу. Затем подкрадывается к кузнице со стороны леса, видит, что Себа ушел, а во дворе один Феликс. Перелазит через забор, незаметно подходит к Феликсу, берет алебарду и когда тот поворачивается, бьет его с размаху прямо по горлу. Вот так.

И, взмахнув воображаемой алебардой, Иоганн показал, как ударил беднягу Феликса злодей Франц. — А потом забирает кошелек, снова перелазит через забор, деньги оставляет себе, а кошелек выбрасывает.