Выскочив на базарную площадь, юноша увидел взломанную дверь кутузки, и сердце его ухнуло в пятки. Опоздал! Понесся еще быстрее, заскочил в помещение — дверь в маленькую комнату, где держали Себастьяна, была распахнута. Он рванул ее на себя, влетел в комнату, споткнулся о рулон сетки и распластался на полу, больно ударившись о стену. В комнате никого не было. Никого. Сел, потирая ушибленный лоб, попытался сосредоточиться, сообразить куда делся Себастьян…

Снаружи послышался непонятный шум, а затем донёсся грозный рык Бауэра:

— Пошёл!

Встав, Иоганн выбрался на улицу. В бледном лунном отсвете к дверям кутузки жандарм вел бродягу Альфонса Габриэля. Тот втянул голову в плечи и, прикрывая голову рукой, пытался защититься от ударов разъяренной мельничихи, суетливо бегающей рядом.

— Что случилось? — спросил Иоганн. — Где Себа? Его убили?

— Сбежал твой Себа, — мрачно ответил жандарм. — Вот этот, мразь, сбил на двери замок, открыл каморку. Сам только далеко не ушел. Марта за поворотом схватила.

— Я от Нины шла, — тут же сообщила мельничиха, видно было, что ей очень хочется выговориться, пусть даже перед мальчишкой. — А они вдвоем как сумасшедшие из-за поворота выскакивают! Думала, украли что. Ублюдок мимо пробежал, а этого я за рубаху ухватила. Так еще, скотина, в грудь меня пихнул со всей дури… у-у-у, сволочь… Ой, святой отец, нет, вы слышали что творится? Среди белого дня людей убивают, среди… — Марта вдруг задумалась, глядя на подоспевшего отца Иеремию и закончила без эпитетов, — среди ночи на людей нападают. Головой ударилась, юбку порвала, чуть жизни не лишилась.

— В кутузку давай, чего стоишь? — Бауэр толкнул бродягу, и тот, запнувшись о порог, полетел на пол. Сел, прижался к стенке, принялся утирать кровь с рассеченной еще на улице щеки.

— Зачем вы так?! — возмутился священник, отодвигая жандарма в сторону.

— Когда эта мразь побиралась да воровала, я в окопах вшей кормил и под французскими пулями в атаку ходил, — глухо прорычал Бауэр. — Вы его пожалейте, да. Вы за него помолитесь, чтоб Господь ваш местечко ему в раю потеплее присмотрел. Пусть покается своим языком лживым, ваш Бог ему и поверит. Всё, голубчик, добегался ты у меня. Допобирался. А ну встать!

Испуганный Альфонс Габриэль поднялся с пола, поддерживаемый отцом Иеремией.

— Я, пожалуй, пойду, — раздался с улицы голос мельничихи и, подобрав порванную юбку, та быстрым шагом направилась домой.

— Выверни карманы! — скомандовал Бауэр.

Бродяга замешкался, и шагнувший к нему жандарм занес руку, чтобы наградить того оплеухой.

— Не смейте его бить! — встал между ними священник.

— Хорошо… хорошо… — немного успокаиваясь, заявил Бауэр. — Но карманы пусть вывернет. Сейчас же. Ну, это что у тебя, голубчик?

На ладони Бауэра лежал спотжетон. Монета, которую Феликс показывал чуть ли не каждому второму.

— Та-а-ак… — Бауэр улыбнулся, и улыбка его не предвещала ничего хорошего. — Вот оно, значит, как. Вот кто у Феликса кошелек украл…

— Не брал я денег! — испуганно произнес Альфонс Габриэль и повернулся к отцу Иеремии. — Святой отец, только жетон свой, что он у меня выманил. Кошелек на землю бросил, монеты рассыпались. Вот вам крест, что не убивал и денег не брал!

— Брехать вздумал, да? Ненужная старая монетка понадобилась? А золотые оставил? — Бауэр размахнулся и со всей мочи ударил бродягу по лицу.