– Я слушаю.

– Когда мама была маленькая, они жили в Форбидине. Мама ездила в школу на велосипеде, мимо фермы «Эш», там она подружилась с моим папой, он был младше ее на год. Они вместе играли, в основном на каникулах, когда папа не ходил в подготовительную школу. Когда ей было тринадцать, а ему двенадцать, его родители все узнали и запретили им дружить. Она всего лишь дочь наемного рабочего, говорили они. Отец не стал спорить, и когда в следующий раз мама пришла, он даже не взглянул на нее. Вышла его мать, велела ей уходить и больше не появляться.

Бёрден рассеянно кивнул, гадая, надолго ли затянется рассказ. Обычная для тех времен история. Тогда родители из снобизма часто запрещали своим отпрыскам общаться с теми, кто был ниже по происхождению.

– Я рассказываю это для того, – продолжал Клиффорд, – чтобы вы увидели мою мать с лучшей стороны. Но я обещал романтическую историю. Через несколько лет она устроилась к ним работать, и они не узнали девочку, с которой запретили дружить своему Чарльзу, он тоже не узнал. Мать рассказала ему, только когда они поженились. Интересно, как они все среагировали?

Бёрден гнул свою линию:

– Ваша бабушка, миссис Клиффорд, приходила к вам? Или, может, вы с мамой ходили к ней в гости?

Клиффорд тихо вздохнул. Ему так хотелось рассказать эту «романтическую историю».

– Все детство я ходил пешком. Прошел сотни, тысячи миль. Мама ходит довольно медленно, но я все равно отставал.

– Значит, и к бабушке вы ходили пешком?

– Мы всюду ходили пешком, – снова вздохнул Клиффорд. – Мы могли бы поехать на автобусе, но мать жалела денег. К бабушке мы ходили редко. Мать не любит людей, и бабушка не исключение. Поэтому ей было все равно, когда она умерла, а вторую бабушку, после ухода отца, она отправила в дом престарелых. И получила весь дом в свое распоряжение. – Клиффорд посмотрел на свои обгрызенные ногти и сказал, словно извиняясь: – А меня она любит, главное – слушаться. Она превратила меня в своего защитника, раба. Я как Франкенштейн, который пошел вразнос.

Он опять неприятно засмеялся, и от этого сказанное приобрело зловещий оттенок.

Бёрден нетерпеливо смотрел на него, с трудом сдерживая раздражение. Ему пришла в голову мысль спросить, не приходила ли Гвен Робсон к матери миссис Сандерс хотя бы раз.

– Однажды я снова ослушался ее, – рассказывал дальше Клиффорд, – и она заперла меня в комнате с фотографиями, а ключ потеряла. То ли уронила между половиц, то ли еще как-то, она не объяснила. Я не удивился, когда она потеряла ключ, у нее постоянно что-нибудь случается, потому что она все время думает о посторонних вещах. Она попыталась вышибить дверь, но у нее не получилось. А ведь она довольно сильная, хоть и худая. Я сидел взаперти, слушал, как она ломится в дверь. Была зима, и уже стемнело. Я знал, что мать боится, ее страх буквально просачивался под дверь. Кто знает, может, за ней уже ползли привидения. – Он улыбнулся, затем издал визгливый смешок, морща нос, словно эти воспоминания доставляли ему одновременно боль и удовольствие. – Она пошла к соседям. Оставшись один, я испугался, что буду сидеть в этой комнате до конца жизни. Было темно и холодно, я был всего лишь маленьким мальчиком, а меня оставили одного, среди этой мебели, этих лиц. Я не мог включить свет, потому что лампочки были вывернуты. Поэтому и она не могла включить свет, – Клиффорд грустно покачал головой. – Она привела мистера Кэрролла, и он выбил дверь плечом. После этого мать не сажала меня в ту комнату, потому что дверь не закрывалась.