– Это о вас говорила Кэссия? – уточнил мастер Леонтинус безо всяких приветствий.

– Да, – кивнул волшебник.

– Садитесь вон там, – мастер указал на стулья у стены. – И соблюдайте тишину. В перерыве сможете задать вопросы.

Урок начался. Мастер сам не рисовал. Он расхаживал между мольбертами учеников, что-то поправлял, подсказывал, тыкал тоненькой указкой, ругался… От запахов и обилия незнакомых слов у Ская уже спустя полсвечки разболелась голова.

Одно он понял совершенно точно: правоту Кэссии, когда та утверждала, что живопись совсем не в его характере. Художники явно работали над своими картинами не первый день, но невнятные пятна на их холстах все еще совсем не напоминали портрет, да и в конце урока картины, на взгляд волшебника, были все так же далеки от результата. Теперь ему в полной мере стало ясно, что имел в виду Рисс, утверждая, что если выпустить из найденных в подземелье картин призраков, опознать по ним жертв уже не удастся. Сколько же дней понадобится, чтобы вот эти мазки и смутные очертания стали хотя бы похожи на человека? И сколько мастерства нужно, чтобы портрет стал узнаваемым?

На первый вопрос ему в перерыве ответил сам мастер. На портрет могло уйти три-четыре десятка свечек. Конечно же, не подряд – слои должны просыхать. На второй вопрос мастер только загадочно улыбнулся.

– Послушайте, мастер Леонтинус! – осенило Ника, когда урок закончился. – А ведь все эти краски – они особенные, правда? Такие не купить в обычной лавке, где торгуют краской для оконных рам?

Мастер смеялся так, что, казалось, сейчас попадают мольберты. Потом утер рукавом слезы и долго рассказывал невежде о пигментах, замесах и секретных компонентах древних мастеров, и о том, что краска должна особым образом ложиться и не менять цвет со временем. Конечно же, художественные краски очень дороги и продаются только в специальных лавках.

Пока мастер рассказывал, студенты и натурщица успели уйти, но Скай об этом не сожалел. Краски, которые можно купить только в нескольких лавках в городе, – это важная нить, которая может привести к убийце. Еще волшебник разузнал о рамах, подрамниках и холстах, о том, из чего делают кисточки. Расспросил, не было ли у мастера учеников-волшебников – на всякий случай. Поинтересовался, кто еще учит живописи в Лареже.

– Молодые люди, а все-таки что вы здесь ищете? – строго спросил наконец мастер Леонтинус. – Вы же точно не живописи обучаться хотите.

– Почему же? – не сдавался Скай. – Я, может, портрет прекрасной девушки хочу написать.

– До урока я бы вам поверил. Ко мне порой приходят влюбленные юноши, возжелавшие впечатлить красавицу, – усмехнулся мастер. – Но я же вижу: вы вообще не смотрели, как другие работают. На мольберты даже толком не взглянули. На натурщицу – и то не пялились.

Скай упрямо уставился на ближайшую картину: мол, вот же, смотрю! Потом перевел взгляд на другую – и не удержался от следующего вопроса:

– А почему они настолько разные?

– Что? – опешил мастер Леонтинус.

– Ну, эти парни рисовали одну и ту же девушку примерно одними и теми же красками, почти с одного и того же места, но получается-то совсем по-разному. Если я нарисую карандашом этот светильник, и Ник нарисует этот же светильник в таком же ракурсе таким же карандашом – они будут очень похожи. А эти картины – они все совершенно разные!

Мастер Леонтинус посмотрел на волшебника долгим взглядом.