Забудем на минуту, что эти показания подозрительны уже потому, что явились так поздно и притом только тогда, когда стало известным через газеты признание Сингаевского, когда Чеберяковой надо было хлопотать о себе... Но посмотрите на это показание само по себе. Разве оно не обличает себя самое, как всякая ложь, выходящая из уст Чеберяковой, которая всегда слишком перестарается, всегда скажет лишнее, как с этими 40 тысячами, которыми, будто бы, ее в Харьков подкупали? Если верить Чеберяковой, то, задумав такое страшное дело, так его тонко обставив, все приготовив для жертвы, они, евреи, эти приезжие цадики, все-таки дожидались, чего же? Чтобы каким-то детям взбрело на мысль показаться на мяли. Не приди этого в голову детям, и цадики бы приехали зря, и храм остался бы неосвященным.

И обвинитель чувствует, что здесь что-то не то, и потому говорит: это вышло случайно. За Андрюшей была устроена слежка, его должен был заманить Шнеерсон, заманить тем, что обещает показать Андрюше отца; все и было подготовлено только для этого. Но планы расстроились; Андрюша пришел с детьми поиграть, и тогда евреи решили, чем ждать, когда его Шнеерсон заманит, лучше взять его тут же, благо он пришел сам. Да, это хорошо, но как же объясняет обвинитель, что Андрюшу схватили при всех, на глазах у детей? Я понимаю, если бы он пришел на мяло один, без свидетелей, тогда его заманивать нечего, он сам себя заманил. Но он пришел с целой компанией, и вот у всех на глазах его будут хватать? Но тогда его незачем было даже заманивать, тогда его можно было взять с самой улицы, при всем народе.

Кто, кроме Чеберяковой, мог сочинить такой вздор - а ему все-таки верят? Но если бы это была правда, {63} то ведь сейчас же является самый простой вопрос: если дети действительно видели, как Бейлис на глазах у них схватил Андрюшу, почему же об этом боле года никто не знал, почему же дети сейчас же об этом не рассказали родителям, почему об этом тотчас не заговорила вся улица, вся Лукьяновка?

Прокурор сам поставил этот вопрос, и я с интересом ждал, как он на него ответит. Ведь без определенного ответа на это сомнение, Чеберяковскому рассказу верить нельзя. Что же сказал прокурор? - Он сказал: почему так случилось, я не знаю, объяснить не могу. Но если прокурор не знает, как это вышло, если на это возражение нет никакого ответа, как же он может верить этому выводу, как может он утверждать, что это было действительно так? Да, прокурор не знает, не понимает, не может нам объяснить этой странности. А ведь ответ очень простой.

Никто об этом не знал просто потому, что этого не было, что весь этот рассказ неправдоподобная выдумка Чеберяковой. И выдумка именно такая, какой бывает всякая выдумка, по словам Замысловского.

Не все выдумка, не все оплошная ложь; частица правды в ней есть. Детей не раз гоняли с мяла, дети часто туда ходили играть, за ними мог гоняться и Бейлис. Все это возможно. И вот - Чеберякова кое-что прибавила, присочинила, и очевидцы преступления созданы. И вот делают предположение, что дети и их родители молчали о том, что знали, из боязни евреев. И этому можно поверить? Как бы ни говорил в начале своей речи г. прокурор, что мы все и он сам чувствует себя во власти евреев, но неужели он серьезно думает, что отцы и матери этих детей, вся Лукьяновка, зная о том, что их ребенка, христианского ребенка, потащили в печку евреи, что он после этого был найден убитым в {64} пещере, что они все-таки побоялись бы об этом кому-нибудь рассказать? Если бы было то, о чем говорит прокурор, если бы на глазах у всех Андрюшу потащили в печку, и труп его после этого отыскали в пещере, тогда бы вся Лукьяновка встала, эти простые русские люди все поднялись бы, никого не боясь, и Бейлиса судить бы нам не пришлось. Не осталось бы завода Зайцева, не осталось бы Бейлиса, не было бы и суда.

Прокурор думает, что все здесь подкуплены, что даже эти возчики из Черниговской губернии, которые говорят, что они возили 12 марта на завод кирпич, тоже подкуплены? Прокурор не хочет понять, что если русский человек и погрешает против совести, то не во всяком деле.