|
Дэйн содрогнулся, сообразив, что стоит на том самом месте, где те самые «они», неаборигены, должно быть привлеченные любопытством, проникли внутрь базы. В следующую секунду он даже наклонился, чтобы посмотреть, не осталось ли следов, но здравый смысл напомнил ему, что за прошедшие три месяца здесь шли дожди, и никаких следов вторжения остаться просто не могло. Он вернулся к крыльцу. На самом деле оно представляло собой крытый проход на уровне земли с бугорками, поросшими блеклой от жары травой, редеющей по мере приближения ко входу, рядом с которым вдоль стены трудились прикрытые приборы. Дэйн подивился, что заставило сотрудников базы выставить приборы наружу, внутри они могли бы использоваться хотя бы для кондиционирования.
Но поскольку ни Аратак, ни Драваш, судя по всему, не обращали никакого внимания на жару, он понял, что скорее всего большинство из сотрудников базы являлись швефеджами или представителями подобных типов ящерообразных. «Если сейчас, еще почти на рассвете, такая жара, – подумал он, – то как же мы выдержим полдень?» Драваш тем временем двинулся вдоль ряда приборов, настороженно оглядываясь и напрягаясь всем своим большим телом, готовый к прыжку. Дэйну он напоминал голодного тираннозавра‑рекс. Аратак, стоя у двери, разглядывал панели приборов. – Что бы там с ними ни произошло, – сказал он, – свет они везде успели погасить. Драваш нетерпеливо сказал: – Нет, это сделали участники первой изыскательской экспедиции. – Его голос причудливым эхом отозвался в диске Дэйна. – Если ты помнишь, то их отчет гласил, что свет и охлаждающая система – хотя я понятия не имею, к чему работа охлаждающей системы в столь восхитительном климате, – исправно функционировали в одном или двух жилых отделениях. – А не воспользоваться ли нам их коммуникаторами? – сказала Райэнна, указывая на приборы. – Первая изыскательская группа осуществляла связь через них. Драваш слегка вздрогнул от удивления, как вздрогнул бы Дэйн, если бы вдруг заговорила его домашняя кошка, напоминая о том, о чем он забыл. – Совершенно верно, – фыркнул он и подошел к прибору, похожему на пианолу, стоящему у стены здания. – Благодарю тебя, фелиштара. «Моя благодарность, достопочтенная коллега‑женщина», – эхом отозвался в горле Дэйна диск, и он озадаченно покачал головой; «фелиштара» по‑карамски означало примерно то же самое, что и «госпожа». Драваш толкнул переднюю панель механизма, обнажив углубленный вогнутый экран, затем открыл крышку клавиатуры. Под крышкой же оказалось нагромождение различных приборов, но даже Марш различил ручку микрофона‑передатчика. – А вы не припоминаете, – начал он, – что в последнем послании изыскательской экспедиции следовало после… Э! А это что у нас здесь такое? Между двух рядов разноцветных кнопок на панели возвышался кубический черный кристалл. На его поверхности были выгравированы несколько иероглифов, которые представляли собой языковые знаки, универсальные для понимания многонациональным обществом Содружества. За каждым таким символом стояла некая идея, совершенно независимая от любой языковой системы. По мнению Дэйна, такой способ общения являлся гораздо более сложным, нежели общение посредством любого универсального фонетического языка. Он принялся разгадывать значки, имея представление лишь о полудюжине самых основных (впрочем, известных ему хватало, чтобы отыскать, например, нужный эскалатор, лестницу, комнату отдыха или пункт питания для человекообразных в Административном городе Содружества), но Драваш избавил его от этих хлопот. – Срочный вызов – разведывательный доклад – внимание, – зачитал он вслух. |
